Под Фиолетовой Луной
Serendipityspeaks
Дом
Моя мама ведьма.
Нет, я не шучу. Она ведьма. Как и моя сестра, бабушка и обе моих тёти. Тётушки способны зажечь огонь, лишь щёлкнув пальцами, а затем, щёлкнув второй раз, оставить на его месте одни дымящиеся угольки. Их дом всегда наполнен теплом, а осенними вечерами тётушки заставляют языки каминного пламени танцевать нам на потеху. Ещё они могут сделать так, чтобы овощи в огороде росли быстрее, а на пышных кустах распускались яркие и душистые цветы, но когда дело доходит до растений, даже им не сравниться с моей мамой и сестрой. Вы бы только видели наш сад!
Бабушка своей магией не пользуется. А когда я пытаюсь о ней расспросить, лишь пожимает плечами и говорит:
– Поживём — увидим. Может, расскажу, когда подрастёшь.
Но мне уже двадцать пять, а ей семьдесят семь.
Мы живём в Миссури, прямо по соседству со знатной дамой — рекой Миссисипи. Мама говорит, что река стара и величественна. Говорит, что река может полюбить так же легко, как легко она готова делиться шёлковой грязью со своего ложе. Мама разговаривает с рекой, и река ей отвечает. Домой мама возвращается всегда в грязи, но никогда её не смывает.
– Это дары от матушки Миссисипи, – говорит она, аккуратно соскабливая грязь в маленькие баночки.
Эти баночки вскоре отправляются на полки ко всем остальным вещам, которые в моей семье используются для совершения магических ритуалов.
Но это всё не для меня. Река никогда мне не отвечает, да и я сама не люблю возиться в грязи. Река кажется слишком юной, чтобы знать ответы — всегда в движении, никогда не задерживается на одном месте, ничему не учится. Если она и жива, я с ней не знакома и я её не навещаю. Я ведь вовсе не ведьма, а обычный человек, которому утонуть не составит особого труда.
Точно так же, кукурузные поля не играют какой-то важной роли в моей жизни, и, при виде высокой луговой травы, я не испытываю абсолютно ничего. В нашей семье, в наших землях живёт магия, но именно меня она, по какой-то неясной причине, обошла стороной. Я чужая в этом доме. Однажды я даже спросила маму, не удочерили ли меня, но мы с ней настолько похожи, что вопрос о родстве прозвучал глупо и вовсе не потребовал ответа.
В последнее время я стала более раздражительной. Стены дома всё сильнее давят, а пыль забивается в нос, из-за чего я начинаю кашлять и задыхаться. Расслабиться и вовсе не выходит.
Река, кажется, тоже не в лучшем настроении; мама возвращается домой и обеспокоенно хмурится — на её одежде нет и пятнышка грязи. Я же срываюсь по любому поводу на сестру и мечтаю оказаться где угодно, только бы подальше от этого места. Со мной такое бывает — время от времени во мне просыпается тяга к путешествиям. Поэтому я делаю то, что делаю каждый раз, когда в доме становится тесно. Я собираю вещи, завожу машину и отправляюсь навстречу неизвестности.
Я не задумываюсь над тем, куда еду. Я мчусь по широким межштатным автомагистралям куда-то на восток и наблюдаю перед собой открытое потрескавшееся полотно дороги.
В этом мире даже для правил есть свои собственные правила, правила есть во всех областях нашей жизни и никто никогда мне их не объяснял. Я просто их знаю. Будь доброй, будь вежливой, но осторожной, не задерживайся нигде допоздна. А если тебе что-либо понадобится, ищи ту заправку, на которой есть место для грузовиков.
Проходит почти семнадцать часов, прежде чем я достигаю восточного побережья Южной Калифорнии. Солнце к тому времени уже готовится уходить за линию горизонта. Я никогда не видела океан. Никогда не была на пляже. Миссури не имеет выхода к морю.
Выхожу из машины и полной грудью вдыхаю запах морской соли, который разносит ветер. В ветре заключено спокойствие. Я начинаю свой путь через песчаные дюны, всё ускоряясь по направлению к шуму прибоя. Я чувствую, как он приятной вибрацией отдаётся в моей груди.
Когда я наконец выбегаю на широкий песчаный берег, то останавливаюсь, чтобы стянуть носки и сбросить обувь, а затем продолжаю свой путь, но уже медленно, позволяя прохладному песку успокоить мои оголённые ступни.
Нет, я не шучу. Она ведьма. Как и моя сестра, бабушка и обе моих тёти. Тётушки способны зажечь огонь, лишь щёлкнув пальцами, а затем, щёлкнув второй раз, оставить на его месте одни дымящиеся угольки. Их дом всегда наполнен теплом, а осенними вечерами тётушки заставляют языки каминного пламени танцевать нам на потеху. Ещё они могут сделать так, чтобы овощи в огороде росли быстрее, а на пышных кустах распускались яркие и душистые цветы, но когда дело доходит до растений, даже им не сравниться с моей мамой и сестрой. Вы бы только видели наш сад!
Бабушка своей магией не пользуется. А когда я пытаюсь о ней расспросить, лишь пожимает плечами и говорит:
– Поживём — увидим. Может, расскажу, когда подрастёшь.
Но мне уже двадцать пять, а ей семьдесят семь.
Мы живём в Миссури, прямо по соседству со знатной дамой — рекой Миссисипи. Мама говорит, что река стара и величественна. Говорит, что река может полюбить так же легко, как легко она готова делиться шёлковой грязью со своего ложе. Мама разговаривает с рекой, и река ей отвечает. Домой мама возвращается всегда в грязи, но никогда её не смывает.
– Это дары от матушки Миссисипи, – говорит она, аккуратно соскабливая грязь в маленькие баночки.
Эти баночки вскоре отправляются на полки ко всем остальным вещам, которые в моей семье используются для совершения магических ритуалов.
Но это всё не для меня. Река никогда мне не отвечает, да и я сама не люблю возиться в грязи. Река кажется слишком юной, чтобы знать ответы — всегда в движении, никогда не задерживается на одном месте, ничему не учится. Если она и жива, я с ней не знакома и я её не навещаю. Я ведь вовсе не ведьма, а обычный человек, которому утонуть не составит особого труда.
Точно так же, кукурузные поля не играют какой-то важной роли в моей жизни, и, при виде высокой луговой травы, я не испытываю абсолютно ничего. В нашей семье, в наших землях живёт магия, но именно меня она, по какой-то неясной причине, обошла стороной. Я чужая в этом доме. Однажды я даже спросила маму, не удочерили ли меня, но мы с ней настолько похожи, что вопрос о родстве прозвучал глупо и вовсе не потребовал ответа.
В последнее время я стала более раздражительной. Стены дома всё сильнее давят, а пыль забивается в нос, из-за чего я начинаю кашлять и задыхаться. Расслабиться и вовсе не выходит.
Река, кажется, тоже не в лучшем настроении; мама возвращается домой и обеспокоенно хмурится — на её одежде нет и пятнышка грязи. Я же срываюсь по любому поводу на сестру и мечтаю оказаться где угодно, только бы подальше от этого места. Со мной такое бывает — время от времени во мне просыпается тяга к путешествиям. Поэтому я делаю то, что делаю каждый раз, когда в доме становится тесно. Я собираю вещи, завожу машину и отправляюсь навстречу неизвестности.
Я не задумываюсь над тем, куда еду. Я мчусь по широким межштатным автомагистралям куда-то на восток и наблюдаю перед собой открытое потрескавшееся полотно дороги.
В этом мире даже для правил есть свои собственные правила, правила есть во всех областях нашей жизни и никто никогда мне их не объяснял. Я просто их знаю. Будь доброй, будь вежливой, но осторожной, не задерживайся нигде допоздна. А если тебе что-либо понадобится, ищи ту заправку, на которой есть место для грузовиков.
Проходит почти семнадцать часов, прежде чем я достигаю восточного побережья Южной Калифорнии. Солнце к тому времени уже готовится уходить за линию горизонта. Я никогда не видела океан. Никогда не была на пляже. Миссури не имеет выхода к морю.
Выхожу из машины и полной грудью вдыхаю запах морской соли, который разносит ветер. В ветре заключено спокойствие. Я начинаю свой путь через песчаные дюны, всё ускоряясь по направлению к шуму прибоя. Я чувствую, как он приятной вибрацией отдаётся в моей груди.
Когда я наконец выбегаю на широкий песчаный берег, то останавливаюсь, чтобы стянуть носки и сбросить обувь, а затем продолжаю свой путь, но уже медленно, позволяя прохладному песку успокоить мои оголённые ступни.
Надвигается шторм, и я ощущаю это всем своим телом, чувствую его вкус на кончике языка. Я слышу, как говорит океан, точно так же, как, по рассказам мамы, разговаривала с ней река. Океан стар, он гораздо старше реки. Он был жив ещё задолго до появления этого грязного дитя и будет продолжать жить, когда река иссохнет. Дома, говорит он. Ты дома. Я так давно тебя ждал.
Я достигаю воды, но не останавливаюсь, а всё иду и иду дальше — мне совсем не страшно промокнуть. А когда я наконец замираю на месте, то закрываю глаза и позволяю незнакомым ранее чувствам взять контроль над моим сознанием. Я чувствую его хаотичность, ощущаю, как энергия закручивается вокруг меня и поглощает без остатка. Она чем-то схожа с потоками ветра, играющими с моими волосами. И я поддаюсь, позволяю ей заполнить каждую клетку моего тела. Я взываю к шторму, прошу волны не робеть и ускорить своё движение. Они с удовольствием подчиняются спешат наперегонки к берегу и с грохотом на него обрушиваются. Но меня они даже не задевают. Мы рады наконец встретить друг друга. Я стою ещё какое-то время, знакомлюсь с океаном получше, а затем он щедро одаривает меня ракушками и щепками. Я с удовольствием их принимаю, не забывая ответить словами благодарности.
Я возвращаюсь в машину уже в сгущающейся темноте. Как только я обессиленно падаю на сиденье, тишину пронзает громкая трель телефона. Я беру трубку.
– Ты с ним познакомилась, – слышу я голос моей бабушки. Она не спрашивает.
– Да. Я наконец-то…
– Теперь ты всё знаешь. Я не могла объяснить тебе сама.
– Он непостижимый, древний, невероятно сложный и хаотичный, в нём сталкиваются красота и первобытный ужас, а в его глубине кроется столько всего неизведанного.
– Знаю. Он такой же, как и мы.
– Да, – я поднимаю к глазам руку, наблюдая за тем, как данные мне штормом энергия и электричество яркими искрами танцуют вокруг пальцев. – Как и мы.
Я достигаю воды, но не останавливаюсь, а всё иду и иду дальше — мне совсем не страшно промокнуть. А когда я наконец замираю на месте, то закрываю глаза и позволяю незнакомым ранее чувствам взять контроль над моим сознанием. Я чувствую его хаотичность, ощущаю, как энергия закручивается вокруг меня и поглощает без остатка. Она чем-то схожа с потоками ветра, играющими с моими волосами. И я поддаюсь, позволяю ей заполнить каждую клетку моего тела. Я взываю к шторму, прошу волны не робеть и ускорить своё движение. Они с удовольствием подчиняются спешат наперегонки к берегу и с грохотом на него обрушиваются. Но меня они даже не задевают. Мы рады наконец встретить друг друга. Я стою ещё какое-то время, знакомлюсь с океаном получше, а затем он щедро одаривает меня ракушками и щепками. Я с удовольствием их принимаю, не забывая ответить словами благодарности.
Я возвращаюсь в машину уже в сгущающейся темноте. Как только я обессиленно падаю на сиденье, тишину пронзает громкая трель телефона. Я беру трубку.
– Ты с ним познакомилась, – слышу я голос моей бабушки. Она не спрашивает.
– Да. Я наконец-то…
– Теперь ты всё знаешь. Я не могла объяснить тебе сама.
– Он непостижимый, древний, невероятно сложный и хаотичный, в нём сталкиваются красота и первобытный ужас, а в его глубине кроется столько всего неизведанного.
– Знаю. Он такой же, как и мы.
– Да, – я поднимаю к глазам руку, наблюдая за тем, как данные мне штормом энергия и электричество яркими искрами танцуют вокруг пальцев. – Как и мы.
»
Azzandra
Маска Кукловода
В деревню под названием Зельбада Федра прибыла в самый разгар карнавала. Ряженые на улицах кружили друг друга в танце - руки на талиях партнёров, шаги быстрые и отработанные до совершенства, а когда они поворачивались к девушке, то на их лицах неизменно сияли широкие безэмоциональные улыбки; все они носили маски.
Любопытство овладело Федрой и она остановилась у первой попавшейся на глаза лавки с товарами. Её хозяин тут же протянул к девушке руку, в которой была сжата маска. Затем вторую руку с ещё одной маской. А после и третья рука возникла из складок его плаща, извлекая третью маску на свет.
На первых двух масках застыли милые улыбки, выведенные столь аккуратными тонкими линиями, что Федра почти могла слышать мечтательные вздохи, которые бы сочетались с этими выражениями лиц. Третью же маску исказила гримаса боли: штрихи были более резкие и ещё более тонкие, а лоб венчали синие цветы. Маска будто билась в беззвучной агонии. Федра подняла голову на торговца и её взгляд был встречен весёлой фарфоровой улыбкой. Не сказав и слова, девушка развернулась и двинулась прочь.
- Вы считаете, что на ней недостаточно боли? - голос торговца за её спиной был похож на шелест бумаги и пропитан унынием настолько, что это выходило за все рамки дозволенного.
Девушка шла, и встречала у себя на пути всё больше лавок: ещё больше различных товаров, ещё шире выбор фарфоровых лиц. Но Федра уже нигде не останавливалась; её путь лежал в отдел распределения Зельбады - маленькое тучное здание на самом краю деревенской площади.
Площадь была переполнена танцорами в масках, которые, казалось, двигались не столько под безвкусную карнавальную музыку, сколько под мерцание освещавших пространство огней.
Любопытство овладело Федрой и она остановилась у первой попавшейся на глаза лавки с товарами. Её хозяин тут же протянул к девушке руку, в которой была сжата маска. Затем вторую руку с ещё одной маской. А после и третья рука возникла из складок его плаща, извлекая третью маску на свет.
На первых двух масках застыли милые улыбки, выведенные столь аккуратными тонкими линиями, что Федра почти могла слышать мечтательные вздохи, которые бы сочетались с этими выражениями лиц. Третью же маску исказила гримаса боли: штрихи были более резкие и ещё более тонкие, а лоб венчали синие цветы. Маска будто билась в беззвучной агонии. Федра подняла голову на торговца и её взгляд был встречен весёлой фарфоровой улыбкой. Не сказав и слова, девушка развернулась и двинулась прочь.
- Вы считаете, что на ней недостаточно боли? - голос торговца за её спиной был похож на шелест бумаги и пропитан унынием настолько, что это выходило за все рамки дозволенного.
Девушка шла, и встречала у себя на пути всё больше лавок: ещё больше различных товаров, ещё шире выбор фарфоровых лиц. Но Федра уже нигде не останавливалась; её путь лежал в отдел распределения Зельбады - маленькое тучное здание на самом краю деревенской площади.
Площадь была переполнена танцорами в масках, которые, казалось, двигались не столько под безвкусную карнавальную музыку, сколько под мерцание освещавших пространство огней.
Когда Федра тянула на себя ручку двери отдела распределения, она ожидала, что наконец покинет мир этого безумного карнавала и ступит в более знакомую и адекватную среду.
Внутри девушку встретил огромный восковой алтарь, доходивший ей почти до самых плеч. Едва ли его можно было назвать осознанным дизайнерским решением, вероятнее всего, когда очередные свечи догорали, кто-то не очень ответственный просто втыкал в воск новые. Густой медовый аромат воска наполнил ноздри девушки с первого вдоха, а во рту почувствовался привкус дыма.
Чиновник в поношенном фраке вкручивал новую свечку в огромную кучу воска, прямо на том месте, где перегорели две другие. На верхушке свечи вспыхнул маленький огонёк, и мужчина обернулся.
На нём тоже была маска. Края её пожелтели, а на тех местах, где должны были быть морщины, проходили микроскопические трещины. Маска хмурилась.
- Партия зерна со склада Фараста готова к отгрузке, - объявила Федра. - Вам нужно только подписать пару бумаг.
- Правда? - воскликнул чиновник слишком уж радостно для такой мрачной маски. - Значит, ты не останешься на карнавал?
Федра удивлённо моргнула, не особо понимая, каким образом были связаны между собой эти два вопроса.
- Мне всего лишь нужна подпись, - ответила девушка. - Мне не нужно здесь оставаться, - да и не то чтобы она хотела.
- На площади продают маски, - невозмутимо продолжил чиновник.
- Замечательно, - отозвалась Федра и достала пачку бумаг из переднего кармана пальто. - Заполните это, и я смогу пойти на них посмотреть.
Мужчина прошаркал мимо неё к столу, равнодушно отмахиваясь от предоставленных документов. На столе, как ни странно, не лежало вообще ничего.
- Не беспокойся, мне не надо ничего подписывать. Иди, веселись со всеми.
Федра застыла на месте, окончательно сбитая с толку. Чиновник теперь больше походил на мраморное изваяние - спина натянута как струна, руки сложены на столе, а маска идеально дополняет сложившийся образ.
В полном недоумении девушка попятилась к выходу.
За дверьми отдела Федра свернула бумаги и убрала их обратно в карман пальто. Обычно после выделения участка земли она должна была убедиться в его регистрации, забрать груз, если было нужно, и ехать дальше. Федре редко требовалось что-то, чего не мог бы предоставить её трейлер. Да, иногда было здорово сменить обстановку и остановиться на ночь у каких-нибудь гостеприимных жителей очередного города или деревни, но не в чём большем она не нуждалась.
Излишне говорить, что карнавалы едва ли входили в список её потребностей. Однако, возможно, всё-таки существовали какие-то запреты на ведение бизнеса во время таких дней. Суеверие или традиция, социальная норма или просто прихоть, но Федра время от времени сталкивалась с такой проблемой: приезжала не вовремя, и единственное что ей оставалось делать, так это ждать окончания праздничной суеты.
Девушка шла, а вокруг без устали кружили танцоры, все как один поворачивая к ней свои фарфоровые лица. К горлу подкатывала тошнота.
Торговец на выходе из деревни испустил протяжный печальный стон, когда девушка быстро прошла мимо его лавки, даже не взглянув на товары.
Успокоиться Федра смогла только тогда, когда обнаружила себя в безопасной темноте проселочной дороги, а огни деревни остались где-то далеко позади.
Внутри девушку встретил огромный восковой алтарь, доходивший ей почти до самых плеч. Едва ли его можно было назвать осознанным дизайнерским решением, вероятнее всего, когда очередные свечи догорали, кто-то не очень ответственный просто втыкал в воск новые. Густой медовый аромат воска наполнил ноздри девушки с первого вдоха, а во рту почувствовался привкус дыма.
Чиновник в поношенном фраке вкручивал новую свечку в огромную кучу воска, прямо на том месте, где перегорели две другие. На верхушке свечи вспыхнул маленький огонёк, и мужчина обернулся.
На нём тоже была маска. Края её пожелтели, а на тех местах, где должны были быть морщины, проходили микроскопические трещины. Маска хмурилась.
- Партия зерна со склада Фараста готова к отгрузке, - объявила Федра. - Вам нужно только подписать пару бумаг.
- Правда? - воскликнул чиновник слишком уж радостно для такой мрачной маски. - Значит, ты не останешься на карнавал?
Федра удивлённо моргнула, не особо понимая, каким образом были связаны между собой эти два вопроса.
- Мне всего лишь нужна подпись, - ответила девушка. - Мне не нужно здесь оставаться, - да и не то чтобы она хотела.
- На площади продают маски, - невозмутимо продолжил чиновник.
- Замечательно, - отозвалась Федра и достала пачку бумаг из переднего кармана пальто. - Заполните это, и я смогу пойти на них посмотреть.
Мужчина прошаркал мимо неё к столу, равнодушно отмахиваясь от предоставленных документов. На столе, как ни странно, не лежало вообще ничего.
- Не беспокойся, мне не надо ничего подписывать. Иди, веселись со всеми.
Федра застыла на месте, окончательно сбитая с толку. Чиновник теперь больше походил на мраморное изваяние - спина натянута как струна, руки сложены на столе, а маска идеально дополняет сложившийся образ.
В полном недоумении девушка попятилась к выходу.
За дверьми отдела Федра свернула бумаги и убрала их обратно в карман пальто. Обычно после выделения участка земли она должна была убедиться в его регистрации, забрать груз, если было нужно, и ехать дальше. Федре редко требовалось что-то, чего не мог бы предоставить её трейлер. Да, иногда было здорово сменить обстановку и остановиться на ночь у каких-нибудь гостеприимных жителей очередного города или деревни, но не в чём большем она не нуждалась.
Излишне говорить, что карнавалы едва ли входили в список её потребностей. Однако, возможно, всё-таки существовали какие-то запреты на ведение бизнеса во время таких дней. Суеверие или традиция, социальная норма или просто прихоть, но Федра время от времени сталкивалась с такой проблемой: приезжала не вовремя, и единственное что ей оставалось делать, так это ждать окончания праздничной суеты.
Девушка шла, а вокруг без устали кружили танцоры, все как один поворачивая к ней свои фарфоровые лица. К горлу подкатывала тошнота.
Торговец на выходе из деревни испустил протяжный печальный стон, когда девушка быстро прошла мимо его лавки, даже не взглянув на товары.
Успокоиться Федра смогла только тогда, когда обнаружила себя в безопасной темноте проселочной дороги, а огни деревни остались где-то далеко позади.
Утро означало холодный завтрак и водянистый чай в кабине водителя. В тесном отсеке за кабиной хватало места только для самого необходимого - кровати, прикрученного шкафа с одеждой и переносного холодильника для всего, что могло быстро испортиться. Для остальных вещей был предназначен дополнительный отсек в самом конце трейлера. Федра даже смогла переделать комнату для чистки в импровизированную душевую (несмотря на то, что её трейлер не предназначался для перевозки опасных химических веществ, в нём всё равно была предусмотрена комната для избавления от органических отходов и быстрой чистки в случае чрезвычайных ситуаций). Из развлечений у девушки были книги и игры, коллекция которых постоянно пополнялась.
С ногами забравшись на сиденье и плотно оперевшись ими о приборную панель, Федра жевала рулет из лаваша с овощным пюре. На её колене балансировала чашка с чаем, так как тянуться за ней к панели было бы крайне неудобно.
- Итак, уехать мы не можем, - внезапно заявила Федра с набитым ртом. Из-за неверного соотношения лаваша и начинки рулет казался слишком сухим. - Ни одной подписи.
Небольшой механический воробей, чистивший свои искусственные пёрышки на приборной панели, оторвался от этого важного занятия и повернул голову в сторону Федры. Его чёрные глаза-бусинки были неровными, не идеально круглыми, из-за чего постоянно казалось, что он заранее всё и всех осуждает.
- Что же у них за неотложные дела такие, что они отказываются от бесплатной еды? - спросил воробей недовольно, но не особо заинтересованно.
- У них карнавал, - ответила Федра. - Танцы там и всякое такое.
- О нет. Веселье. Боюсь представить, как ты это пережила, - сухо отозвался воробей. - Теперь я ещё больше не понимаю, почему ты тут штаны просиживаешь.
- Я ничего не просиживаю, у меня просто ещё нет подписи. Сегодня вот снова пойду в Зельбаду. Не может же быть так, чтобы зерно вообще никому не было нужно.
- Хорошо, только будь осторожна, - в голосе воробья слышался сарказм. - А то задержишься там и, упаси боже, улыбаться начнёшь.
- Ага.
- Знаешь, ты ведь даже можешь...
- Ну?
- ...начать притопывать в такт музыке, если всё совсем плохо станет.
- Спасибо. Спасибо огромное. Я буду крайне бдительна.
Федра покачала головой и отпила уже остывший чай. Воробей напоследок презрительно пискнул и вернулся к приведению своего искуственного пуха в некое подобие порядка.
С ногами забравшись на сиденье и плотно оперевшись ими о приборную панель, Федра жевала рулет из лаваша с овощным пюре. На её колене балансировала чашка с чаем, так как тянуться за ней к панели было бы крайне неудобно.
- Итак, уехать мы не можем, - внезапно заявила Федра с набитым ртом. Из-за неверного соотношения лаваша и начинки рулет казался слишком сухим. - Ни одной подписи.
Небольшой механический воробей, чистивший свои искусственные пёрышки на приборной панели, оторвался от этого важного занятия и повернул голову в сторону Федры. Его чёрные глаза-бусинки были неровными, не идеально круглыми, из-за чего постоянно казалось, что он заранее всё и всех осуждает.
- Что же у них за неотложные дела такие, что они отказываются от бесплатной еды? - спросил воробей недовольно, но не особо заинтересованно.
- У них карнавал, - ответила Федра. - Танцы там и всякое такое.
- О нет. Веселье. Боюсь представить, как ты это пережила, - сухо отозвался воробей. - Теперь я ещё больше не понимаю, почему ты тут штаны просиживаешь.
- Я ничего не просиживаю, у меня просто ещё нет подписи. Сегодня вот снова пойду в Зельбаду. Не может же быть так, чтобы зерно вообще никому не было нужно.
- Хорошо, только будь осторожна, - в голосе воробья слышался сарказм. - А то задержишься там и, упаси боже, улыбаться начнёшь.
- Ага.
- Знаешь, ты ведь даже можешь...
- Ну?
- ...начать притопывать в такт музыке, если всё совсем плохо станет.
- Спасибо. Спасибо огромное. Я буду крайне бдительна.
Федра покачала головой и отпила уже остывший чай. Воробей напоследок презрительно пискнул и вернулся к приведению своего искуственного пуха в некое подобие порядка.
Следующий визит в деревню хороших новостей не принёс - карнавал всё ещё продолжался. Танцев было гораздо меньше, но музыка не утихала. Казалось, будто кто-то открыл музыкальную шкатулку, да так её и оставил, что в данном случае хорошо объясняло отсутствие поблизости каких-либо музыкантов.
Теперь, на свету, было видно, что все жители носили практически одинаковые красно-чёрные праздничные одеяния, аккуратно стянутые поясом на талии, но с неровными, будто потрёпанными от танцев краями.
Федра попробовала ещё раз заглянуть в отдел распределения, но не смогла найти того чиновника, с которым разговаривала в прошлый раз. В отделе было пыльно, пусто и уныло. От ещё горевших свечей исходил слабый свет, в то время как единственное окно в помещении было плотно зашторено.
Федра вышла обратно на улицу и, немного побродив по площади, наткнулась на местный трактир. На здании не было никаких вывесок и то, что перед ней именно трактир, девушка определила по небольшой полированной выемке на дверном косяке, которой люди касались перед входом, чтобы почтить Пакт о Веселье. Федра также провела по ней пальцем и открыла дверь.
В трактире, как и ранее в отделе распределения, было темно. Единственный источник освещения - свечи, которые никак не помогали, а наоборот, скорее, нагнетали атмосферу. За столами сидели люди в масках, а перед ними стояли наполненные до краёв бокалы. Несколько голов тут же повернулись в сторону пришедшей.
В идеале Федре нужно было получить подпись либо от мэра, либо от администратора, либо от старейшины деревни, ну или, на крайний случай, от священника. Но за отсутствием всех вышеперечисленных, сгодится и трактирщик. Трактирщики обычно пользовались неплохой популярностью среди жителей, довольно часто даже большей, чем священники.
Но проблема заключалась в том, что трактирщика тоже не было на месте.
Девушка села за стойку и начала ждать, переводя взгляд со входной двери на дверь запасного выхода и обратно. Едва различимый шёпот раздавался то из-за одного стола, то из-за другого, но никто из посетителей даже не прикасался к своим напиткам. Сухой воздух чуть колебался от пламени свечей. Никто не казался возмущённым отсутствием трактирщика, возможно потому, что он никому и не был нужен - все бокалы и так были полны.
Тогда, впервые за всё время, Федра подумала о том, что эта деревня не просто странная, а с ней действительно что-то не так.
Девушка уже было собиралась уходить, когда входная дверь отворилась и в трактир зашёл, пожалуй, единственный на всю деревню человек без маски.
По его чванству, по неуместно ярким лоскутам ткани в его одежде и обилию масла в его тёмных зачёсанных назад волосах, Федра определила вошедшего как торговца. Он тут же обратил на девушку внимание и то, как загорелись его глаза при виде её одежды, только подтвердило её догадку. Торговцы всегда приходили в абсолютный восторг, когда видели униформу Отдела Выдачи Земельных Участков - для них это значило бизнес а, как известно, люди склонны к легкомыслию, если речь идёт об удовлетворении их основных потребностей.
Мужчина уверенно зашагал по направлению к Федре и, сев на соседний стул, повернулся в её сторону.
- Не поздновато ли для доставки? - поинтересовался он, широко улыбаясь.
- График полетел, - честно ответила Федра. - Главный состав сломался, так что я - поздняя замена, - она немного помолчала, а затем продолжила: - А не поздновато ли, в таком случае, для торговли?
Мужчина рассмеялся и его весёлый смех тут же разнёсся по неестественно тихому трактиру.
- Нило, - он протянул руку, представляясь.
- Федра, - ответила девушка, отмечая, что он так и не ответил на вопрос. - Глупо будет предположить, что вы знаете, где я могу получить подпись?
- Чью-то определённую или вы их коллекционируете?
Федра достала пачку бумаг из кармана пальто.
- Мне просто жизненно необходимо, чтобы кто-нибудь расписался за доставку, - объяснила она. - Вы же, наверное, вряд-ли…
- Только не это! - Нило вновь рассмеялся, в защитном жесте скрещивая руки на груди. - Великие могильные камни, только не это. Ни за какие деньги не погрязну в бюрократии. Попробуй заглянуть в здание администрации.
- И с какой вероятностью я найду там человека, который мне распишется? - спросила Федра, внезапно чувствуя себя до ужаса усталой.
Нило показал рукой "50/50" и пожал плечами.
- Прекрасно, очень информативно, - пробурчала Федра, сворачивая бланки и засовывая их обратно в карман. - Я так полагаю, на скорый конец карнавала мне не рассчитывать?
- Танцы делают их счастливыми, - ответил Нило, переходя на шёпот, будто делился секретом.
- Что, прям насовсем?
- Пока у них хватает сил танцевать.
- Допустим, а маски?
- А что с ними?
- Я имею ввиду, в чём их смысл?
- А, - Нило задумчиво почесал щёку. Его взгляд упирался во что-то за спиной девушки. - Маски, они… хм. Тебе, наверное, стоит самой примерить, для лучшего понимая. Они...ну...да…
Теперь, на свету, было видно, что все жители носили практически одинаковые красно-чёрные праздничные одеяния, аккуратно стянутые поясом на талии, но с неровными, будто потрёпанными от танцев краями.
Федра попробовала ещё раз заглянуть в отдел распределения, но не смогла найти того чиновника, с которым разговаривала в прошлый раз. В отделе было пыльно, пусто и уныло. От ещё горевших свечей исходил слабый свет, в то время как единственное окно в помещении было плотно зашторено.
Федра вышла обратно на улицу и, немного побродив по площади, наткнулась на местный трактир. На здании не было никаких вывесок и то, что перед ней именно трактир, девушка определила по небольшой полированной выемке на дверном косяке, которой люди касались перед входом, чтобы почтить Пакт о Веселье. Федра также провела по ней пальцем и открыла дверь.
В трактире, как и ранее в отделе распределения, было темно. Единственный источник освещения - свечи, которые никак не помогали, а наоборот, скорее, нагнетали атмосферу. За столами сидели люди в масках, а перед ними стояли наполненные до краёв бокалы. Несколько голов тут же повернулись в сторону пришедшей.
В идеале Федре нужно было получить подпись либо от мэра, либо от администратора, либо от старейшины деревни, ну или, на крайний случай, от священника. Но за отсутствием всех вышеперечисленных, сгодится и трактирщик. Трактирщики обычно пользовались неплохой популярностью среди жителей, довольно часто даже большей, чем священники.
Но проблема заключалась в том, что трактирщика тоже не было на месте.
Девушка села за стойку и начала ждать, переводя взгляд со входной двери на дверь запасного выхода и обратно. Едва различимый шёпот раздавался то из-за одного стола, то из-за другого, но никто из посетителей даже не прикасался к своим напиткам. Сухой воздух чуть колебался от пламени свечей. Никто не казался возмущённым отсутствием трактирщика, возможно потому, что он никому и не был нужен - все бокалы и так были полны.
Тогда, впервые за всё время, Федра подумала о том, что эта деревня не просто странная, а с ней действительно что-то не так.
Девушка уже было собиралась уходить, когда входная дверь отворилась и в трактир зашёл, пожалуй, единственный на всю деревню человек без маски.
По его чванству, по неуместно ярким лоскутам ткани в его одежде и обилию масла в его тёмных зачёсанных назад волосах, Федра определила вошедшего как торговца. Он тут же обратил на девушку внимание и то, как загорелись его глаза при виде её одежды, только подтвердило её догадку. Торговцы всегда приходили в абсолютный восторг, когда видели униформу Отдела Выдачи Земельных Участков - для них это значило бизнес а, как известно, люди склонны к легкомыслию, если речь идёт об удовлетворении их основных потребностей.
Мужчина уверенно зашагал по направлению к Федре и, сев на соседний стул, повернулся в её сторону.
- Не поздновато ли для доставки? - поинтересовался он, широко улыбаясь.
- График полетел, - честно ответила Федра. - Главный состав сломался, так что я - поздняя замена, - она немного помолчала, а затем продолжила: - А не поздновато ли, в таком случае, для торговли?
Мужчина рассмеялся и его весёлый смех тут же разнёсся по неестественно тихому трактиру.
- Нило, - он протянул руку, представляясь.
- Федра, - ответила девушка, отмечая, что он так и не ответил на вопрос. - Глупо будет предположить, что вы знаете, где я могу получить подпись?
- Чью-то определённую или вы их коллекционируете?
Федра достала пачку бумаг из кармана пальто.
- Мне просто жизненно необходимо, чтобы кто-нибудь расписался за доставку, - объяснила она. - Вы же, наверное, вряд-ли…
- Только не это! - Нило вновь рассмеялся, в защитном жесте скрещивая руки на груди. - Великие могильные камни, только не это. Ни за какие деньги не погрязну в бюрократии. Попробуй заглянуть в здание администрации.
- И с какой вероятностью я найду там человека, который мне распишется? - спросила Федра, внезапно чувствуя себя до ужаса усталой.
Нило показал рукой "50/50" и пожал плечами.
- Прекрасно, очень информативно, - пробурчала Федра, сворачивая бланки и засовывая их обратно в карман. - Я так полагаю, на скорый конец карнавала мне не рассчитывать?
- Танцы делают их счастливыми, - ответил Нило, переходя на шёпот, будто делился секретом.
- Что, прям насовсем?
- Пока у них хватает сил танцевать.
- Допустим, а маски?
- А что с ними?
- Я имею ввиду, в чём их смысл?
- А, - Нило задумчиво почесал щёку. Его взгляд упирался во что-то за спиной девушки. - Маски, они… хм. Тебе, наверное, стоит самой примерить, для лучшего понимая. Они...ну...да…
Один из сидевших рядом посетителей тут же достал маску из складок одежды и протянул её Федре.
- Да, лучше уж сама надень, - кивнул Нило, указывая на предложенный предмет.
Федра развернулась. На чёрной лакированной маске золотом сверкали ровные декоративные линии, маленькие красные точки образовывали крошечные цветы вдоль скул и по самым краям. Вопреки здравому смыслу, девушка приняла маску, и, внимательнее приглядевшись к узорам, обнаружила коричневых домашних воробьев, в чьих клювиках золотые линии завязывались в аккуратные банты.
Маска едва не выпала из рук Федры, но тот, кому она принадлежала, уже растворился в толпе, из-за чего девушка, охваченная каким-то ужасным предчувствием, так и осталась держать её в руках, отдалив от себя настолько, насколько это было возможно.
Федра развернулась обратно к Нило в попытке отдать ему маску, но тот резко отпрянул в сторону, вскидывая руки в защитном жесте.
- Не, не, не, что ты, - улыбнулся он в противоречие тому ужасу, в котором изогнулось его тело, - это подарок. Оставь его себе, пожалуйста.
Девушка швырнула маску на барную стойку и глухой стук, с которым та ударилась о дерево, разнёсся по трактиру, словно пронзительный крик, эхом отдающийся в стенах пещеры.
Все Маски плавно повернули головы в её сторону, да так и застыли, осуждая и одновременно не проявляя никаких эмоций.
Федра медленно, без резких движений, поднялась со стула.
- Я зайду в администрацию, спасибо, - негромко проговорила она и направилась к двери.
Фарфоровые лица продолжали смотреть на девушку. Никто не попытался ей помешать, никто ничего не сказал, чтобы её остановить. По какой-то причине от этого сделалось только хуже.
- Да, лучше уж сама надень, - кивнул Нило, указывая на предложенный предмет.
Федра развернулась. На чёрной лакированной маске золотом сверкали ровные декоративные линии, маленькие красные точки образовывали крошечные цветы вдоль скул и по самым краям. Вопреки здравому смыслу, девушка приняла маску, и, внимательнее приглядевшись к узорам, обнаружила коричневых домашних воробьев, в чьих клювиках золотые линии завязывались в аккуратные банты.
Маска едва не выпала из рук Федры, но тот, кому она принадлежала, уже растворился в толпе, из-за чего девушка, охваченная каким-то ужасным предчувствием, так и осталась держать её в руках, отдалив от себя настолько, насколько это было возможно.
Федра развернулась обратно к Нило в попытке отдать ему маску, но тот резко отпрянул в сторону, вскидывая руки в защитном жесте.
- Не, не, не, что ты, - улыбнулся он в противоречие тому ужасу, в котором изогнулось его тело, - это подарок. Оставь его себе, пожалуйста.
Девушка швырнула маску на барную стойку и глухой стук, с которым та ударилась о дерево, разнёсся по трактиру, словно пронзительный крик, эхом отдающийся в стенах пещеры.
Все Маски плавно повернули головы в её сторону, да так и застыли, осуждая и одновременно не проявляя никаких эмоций.
Федра медленно, без резких движений, поднялась со стула.
- Я зайду в администрацию, спасибо, - негромко проговорила она и направилась к двери.
Фарфоровые лица продолжали смотреть на девушку. Никто не попытался ей помешать, никто ничего не сказал, чтобы её остановить. По какой-то причине от этого сделалось только хуже.
На деревенской площади снова начались танцы. Свечи горели даже при дневном свете, их пламя дрожало, несмотря на безветренную погоду.
Федра подошла к окрашенным в красный столбам здания администрации, которое находилось на противоположной стороне площади от отдела распределения, но ворота оказались запертыми, и за ними никого не было видно. Она стучала, она настойчиво колотила, она даже несколько раз пнула ворота, но никто так и не открыл.
Когда она, наконец, сдалась и развернулась, чтобы уйти, то обнаружила, что вокруг неё столпились невысокие фигуры в масках. Ни одна из них даже не доставала девушке до груди и, судя по комплекции, они все были детьми. Их небольшие, под стать их лицам, маски, были украшены цветами и рисунками животных.
Одна из фигур протягивала Федре маску.
- Если не воробьи, то ласточки? - спросил детский голосок.
Маска представляла собой странного двойника-перевёртыша той маски, что была предложена девушке в трактире. Вдоль висков и на лбу, на золотом фоне, расположились стайки стройных чёрных ласточек. Они сидели на параллельных чёрных линиях, словно ноты на нотном стане, и казалось, что если хорошенько приглядеться, то можно даже определить по ним мелодию. Вместо этого Федра поспешила прочь, к дороге, ведущей на выход из города.
Федра подошла к окрашенным в красный столбам здания администрации, которое находилось на противоположной стороне площади от отдела распределения, но ворота оказались запертыми, и за ними никого не было видно. Она стучала, она настойчиво колотила, она даже несколько раз пнула ворота, но никто так и не открыл.
Когда она, наконец, сдалась и развернулась, чтобы уйти, то обнаружила, что вокруг неё столпились невысокие фигуры в масках. Ни одна из них даже не доставала девушке до груди и, судя по комплекции, они все были детьми. Их небольшие, под стать их лицам, маски, были украшены цветами и рисунками животных.
Одна из фигур протягивала Федре маску.
- Если не воробьи, то ласточки? - спросил детский голосок.
Маска представляла собой странного двойника-перевёртыша той маски, что была предложена девушке в трактире. Вдоль висков и на лбу, на золотом фоне, расположились стайки стройных чёрных ласточек. Они сидели на параллельных чёрных линиях, словно ноты на нотном стане, и казалось, что если хорошенько приглядеться, то можно даже определить по ним мелодию. Вместо этого Федра поспешила прочь, к дороге, ведущей на выход из города.
У трейлера девушку ждал Нило. Он стоял, засунув руки в карманы - сгорбленный и смущённый, но совершенно лишённый прежнего страха.
- Когда закончится карнавал? - резко спросила у него Федра.
Нило нервно рассмеялся, опираясь на капот трейлера. Из кабины, изъявив желание посмотреть на пришедшего, высунулся механический воробей. Мужчина протянул к нему руку, но тот резво через неё перескочил и устроился чуть поодаль на капоте.
- По традиции, - заговорил Нило, - карнавал заканчивается, когда Кукловод выходит на свет.
- И где же он прячется?
- Кукловод не… - Нило вздохнул. - Кукловод не прячется. Он просто не выходит.
- Ага, потому что карнавалу не нужно заканчиваться? - в голосе Федры зазвучали язвительные нотки.
- Танцы делают их счастливыми, - глухо и почти безэмоционально ответил Нило, и его плечи упали. - Просто надень маску. Она не причинит тебе вреда.
- А почему же ты тогда без маски? - спросила Федра.
Мужчина опустил голову, словно пытаясь избежать её требовательного взгляда, и, по углу, в котором выгнулась его шея, Федра могла определить, насколько сильно гложет его совесть.
- М, я поняла, - кивнула девушка, действительно уверенная в своей догадке. Кое-что выделялось на фоне странностей этой деревни. И это была обыкновенность.
- Мне нужно ещё совсем немного времени, - виновато проговорил Нило. - Ещё немного, и я смогу его убедить. Ты только всё усложняешь тем, что не слушаешься. Он ведь теперь будет думать, что я подаю плохой пример, но я не могу надеть маску. Если я её надену, он совсем перестанет обращать на меня внимание.
- Ты привёл его сюда.
- Я приводил его во много мест, - признался Нило. - Это никогда...никогда не приносило никаких неприятностей.
Нило указал на прихорашивавшегося воробья Федры:
- Ты ведь понимаешь, о чём я.
Услышав, что говорят о нём, воробей отвлёкся от своего занятия и повернул голову в их сторону.
- Но потом… мы прибыли сюда, и он захотел остаться. Это первое, за всё время место, в котором он захотел остаться. Я не могу…
- Ты не можешь убедить его уйти, - закончила за него Федра.
- Я могу, я просто… мне нужно ещё время. Пожалуйста, надень маску. Ещё совсем немного времени. Ты не задержишься здесь надолго.
- У меня есть идея получше, - отозвалась девушка и со стороны воробья послышалось негромкое:
- Только не это.
- Что ты собираешься делать? - в голосе Нило прозвучала тревога.
- Что-то, что мне точно не понравится, - вздохнула в ответ механическая птица.
- Когда закончится карнавал? - резко спросила у него Федра.
Нило нервно рассмеялся, опираясь на капот трейлера. Из кабины, изъявив желание посмотреть на пришедшего, высунулся механический воробей. Мужчина протянул к нему руку, но тот резво через неё перескочил и устроился чуть поодаль на капоте.
- По традиции, - заговорил Нило, - карнавал заканчивается, когда Кукловод выходит на свет.
- И где же он прячется?
- Кукловод не… - Нило вздохнул. - Кукловод не прячется. Он просто не выходит.
- Ага, потому что карнавалу не нужно заканчиваться? - в голосе Федры зазвучали язвительные нотки.
- Танцы делают их счастливыми, - глухо и почти безэмоционально ответил Нило, и его плечи упали. - Просто надень маску. Она не причинит тебе вреда.
- А почему же ты тогда без маски? - спросила Федра.
Мужчина опустил голову, словно пытаясь избежать её требовательного взгляда, и, по углу, в котором выгнулась его шея, Федра могла определить, насколько сильно гложет его совесть.
- М, я поняла, - кивнула девушка, действительно уверенная в своей догадке. Кое-что выделялось на фоне странностей этой деревни. И это была обыкновенность.
- Мне нужно ещё совсем немного времени, - виновато проговорил Нило. - Ещё немного, и я смогу его убедить. Ты только всё усложняешь тем, что не слушаешься. Он ведь теперь будет думать, что я подаю плохой пример, но я не могу надеть маску. Если я её надену, он совсем перестанет обращать на меня внимание.
- Ты привёл его сюда.
- Я приводил его во много мест, - признался Нило. - Это никогда...никогда не приносило никаких неприятностей.
Нило указал на прихорашивавшегося воробья Федры:
- Ты ведь понимаешь, о чём я.
Услышав, что говорят о нём, воробей отвлёкся от своего занятия и повернул голову в их сторону.
- Но потом… мы прибыли сюда, и он захотел остаться. Это первое, за всё время место, в котором он захотел остаться. Я не могу…
- Ты не можешь убедить его уйти, - закончила за него Федра.
- Я могу, я просто… мне нужно ещё время. Пожалуйста, надень маску. Ещё совсем немного времени. Ты не задержишься здесь надолго.
- У меня есть идея получше, - отозвалась девушка и со стороны воробья послышалось негромкое:
- Только не это.
- Что ты собираешься делать? - в голосе Нило прозвучала тревога.
- Что-то, что мне точно не понравится, - вздохнула в ответ механическая птица.
А сделала Федра следующее: она отсоединила от трейлера все вагоны, кроме вагона с зерном, получая состав в несколько раз короче того, что когда-то покинул Фараст.
Зрелище вышло довольно странное, особенно если учесть, что водительская кабина была покрыта слоями красной краски всех возможных оттенков и тем единственным слоем бледно-зелёного цвета, который был в моде для правительственных автомобилей за несколько десятилетий до возвращения к традиционной палитре. Грузовые же вагоны обычно красили в более практичные зелёные и коричневые цвета, а их содержимое обозначалось красными иконками или просто подписывалось.
Следующим шагом Федры было включение всех имеющихся аварийных механизмов. Всех: внутренних, наружных, тех, что по бокам, и тех, что снизу, - пока трейлер, несмотря на облегчение ноши, не стал тянуть себя сам. Двигатель заработал, преодолевая сопротивление всех функций безопасности и превращая каждое вращение колеса в задачу высшего приоритета.
Любой, кто стал бы случайным свидетелем движения состава, точно пришёл бы в замешательство: нечто, что неслось с невероятной скоростью, казалось огромным неуклюжим чудищем, напрягающим все свои мускулы, чтобы мчаться так быстро, как оно никогда не должно было уметь.
Для тех, кто стоял бы на пути этого чудища, вид выдался бы ещё более необычным.
Танцоры в масках великолепно владели своими ногами, когда это требовалось для сложных танцевальных движений, и, как оказалось, прыжки из под колёс состава в их программу не входили.
Тех, кто, увлекшись танцами, не обращал внимания на происходящее вокруг, откидывало с дороги горячим воздухом от работающих аварийных механизмов. Танцоры разлетались в стороны, как перья на ветру, и опускались на землю без малейших ушибов или царапин. Со стороны могло показаться, будто большой пузырь воздуха расчищает толпу перед несущейся на всех парах машиной
Перед воротами администрации состав не остановился. Ворота раскололись пополам вокруг замка, распахнулись и с грохотом разбились о стены. Все свечи на площади беспокойно замерцали и тотчас погасли.
Будь Федра созданием более драматичным, она бы распахнула дверь и вышла из кабины с решимостью жаждущего мести воинственного призрака.
Драматичной она не была.
Она осторожно открыла дверь, стараясь не ударить её о стену небольшого дворика, и выскользнула наружу.
Танцы прекратились. Будто игрушки, скинутые с полок рукой непослушного ребёнка, ряженые валялись по всей площади, и на их безэмоциональных масках каким-то образом отражалось возмущение.
Федра зашла в здание администрации.
Зрелище вышло довольно странное, особенно если учесть, что водительская кабина была покрыта слоями красной краски всех возможных оттенков и тем единственным слоем бледно-зелёного цвета, который был в моде для правительственных автомобилей за несколько десятилетий до возвращения к традиционной палитре. Грузовые же вагоны обычно красили в более практичные зелёные и коричневые цвета, а их содержимое обозначалось красными иконками или просто подписывалось.
Следующим шагом Федры было включение всех имеющихся аварийных механизмов. Всех: внутренних, наружных, тех, что по бокам, и тех, что снизу, - пока трейлер, несмотря на облегчение ноши, не стал тянуть себя сам. Двигатель заработал, преодолевая сопротивление всех функций безопасности и превращая каждое вращение колеса в задачу высшего приоритета.
Любой, кто стал бы случайным свидетелем движения состава, точно пришёл бы в замешательство: нечто, что неслось с невероятной скоростью, казалось огромным неуклюжим чудищем, напрягающим все свои мускулы, чтобы мчаться так быстро, как оно никогда не должно было уметь.
Для тех, кто стоял бы на пути этого чудища, вид выдался бы ещё более необычным.
Танцоры в масках великолепно владели своими ногами, когда это требовалось для сложных танцевальных движений, и, как оказалось, прыжки из под колёс состава в их программу не входили.
Тех, кто, увлекшись танцами, не обращал внимания на происходящее вокруг, откидывало с дороги горячим воздухом от работающих аварийных механизмов. Танцоры разлетались в стороны, как перья на ветру, и опускались на землю без малейших ушибов или царапин. Со стороны могло показаться, будто большой пузырь воздуха расчищает толпу перед несущейся на всех парах машиной
Перед воротами администрации состав не остановился. Ворота раскололись пополам вокруг замка, распахнулись и с грохотом разбились о стены. Все свечи на площади беспокойно замерцали и тотчас погасли.
Будь Федра созданием более драматичным, она бы распахнула дверь и вышла из кабины с решимостью жаждущего мести воинственного призрака.
Драматичной она не была.
Она осторожно открыла дверь, стараясь не ударить её о стену небольшого дворика, и выскользнула наружу.
Танцы прекратились. Будто игрушки, скинутые с полок рукой непослушного ребёнка, ряженые валялись по всей площади, и на их безэмоциональных масках каким-то образом отражалось возмущение.
Федра зашла в здание администрации.
Первое, на что Федра обратила внимание, были руки Кукловода.
Их было так много, что не заметить их было бы невозможно. Длинные, изящные, матово-белые руки, колышущиеся, словно трава в поле при сильном ветре.
- Танцы делают их счастливыми, - сказал Кукловод, и его руки взволнованно зашевелились. Всякий раз, когда его пальцы двигались в ту или иную сторону, в воздухе вспыхивали едва заметные огоньки, похожие на отблески лесок, которые использовались для управления марионетками. - Пока они танцуют, они могут быть счастливы. Пожалуйста.
Федра застыла в дверях, её пальцы крепко вцепились в дверной косяк, а челюсть сжалась так, что начала болеть.
Кукловод едва умещался за небольшим столом мэра и походил на длинную гусеницу, собранную из множества кукольных шарниров. Его многочисленные, движущиеся почти сами по себе руки были бледно-белыми, в то время, как на теле цвета ржавой меди тут и там расползались сине-зелёные пятна окисления.
- Пожалуйста, - испуганно прошептал Кукловод. - Что ты собираешься со мной сделать?
Федра двинулась вперёд; стук её каблуков эхом отдавался от пыльных стен комнаты. Она шла, и вокруг затухали все источники освещения, пока не осталась всего одна лампа, отделяющая её от стола Кукловода.
Девушка не могла сказать точно, смотрела ли она сейчас в его настоящее лицо, или же это была очередная маска. Гладкая медная маска без глаз.
Ни у одной из масок в этой деревне не было глаз, но Федра осознала это только сейчас. Каждый раз, когда маски поворачивались в её сторону, она ощущала на себе их взгляды. Но ни разу не видела глаз.
Их было так много, что не заметить их было бы невозможно. Длинные, изящные, матово-белые руки, колышущиеся, словно трава в поле при сильном ветре.
- Танцы делают их счастливыми, - сказал Кукловод, и его руки взволнованно зашевелились. Всякий раз, когда его пальцы двигались в ту или иную сторону, в воздухе вспыхивали едва заметные огоньки, похожие на отблески лесок, которые использовались для управления марионетками. - Пока они танцуют, они могут быть счастливы. Пожалуйста.
Федра застыла в дверях, её пальцы крепко вцепились в дверной косяк, а челюсть сжалась так, что начала болеть.
Кукловод едва умещался за небольшим столом мэра и походил на длинную гусеницу, собранную из множества кукольных шарниров. Его многочисленные, движущиеся почти сами по себе руки были бледно-белыми, в то время, как на теле цвета ржавой меди тут и там расползались сине-зелёные пятна окисления.
- Пожалуйста, - испуганно прошептал Кукловод. - Что ты собираешься со мной сделать?
Федра двинулась вперёд; стук её каблуков эхом отдавался от пыльных стен комнаты. Она шла, и вокруг затухали все источники освещения, пока не осталась всего одна лампа, отделяющая её от стола Кукловода.
Девушка не могла сказать точно, смотрела ли она сейчас в его настоящее лицо, или же это была очередная маска. Гладкая медная маска без глаз.
Ни у одной из масок в этой деревне не было глаз, но Федра осознала это только сейчас. Каждый раз, когда маски поворачивались в её сторону, она ощущала на себе их взгляды. Но ни разу не видела глаз.
- Что ты собираешься делать? - тихо спросил Кукловод. От его дыхания тянуло сладкой гнилью старых книг и выцветших обоев. От его дыхания тянуло смертью всего, что никогда не было живым.
Федра запустила руку в карман, немного пошарила в нём пока пальцы не коснулись холодного металла, а затем извлекла на свет ручку.
Руки Кукловода задёргались волнами сверху вниз по всей длине его тела.
Федра полезла в другой карман, достала оттуда стопку бумаг и шлёпнула её на стол. Но только когда она щёлкнула ручкой, Кукловод вздрогнул и вибрация прошла по всему его телу; сверху вниз, как и движение его рук.
- Распишитесь здесь, - Федра протянула Кукловоду ручку, указывая на пустое место внизу страницы.
Ручка оказалась в одной из верхних рук Кукловода и пропутешествовала по всему ряду до самого низа, туда, где на столе лежали бумаги. Он расписался на мёртвом языке, буквы собрались в имя, которого не было на устах со времён падения древнейших цивилизаций. В самом начале этого имени красовалась огромная изящная петля.
Федра отложила в сторону подписанную бумагу и указала на следующую.
- И здесь, пожалуйста, - попросила девушка и Кукловод подчинился, оставляя вторую, чуть более яркую роспись.
- Прекрасно, всё готово, - кивнула Федра. - Эта копия ваша, - она указала на первую бумажку, а остальное аккуратно сложила обратно в карман. - Партия красного зерна из Фараста и надел Зельбады на год в ваше распоряжение. Всего вам хорошего.
Девушка щёлкнула ручкой и Кукловод вновь вздрогнул, словно этот щелчок был звуком меча, который убирали обратно в ножны. А затем в его взгляде промелькнуло любопытство.
Федра развернулась, чтобы уйти.
- Подожди, - окликнул девушку Кукловод, когда она уже стояла у двери. Федра обернулась с таким лицом, будто делала ему одолжение. - Ты не… ты не останешься на танцы?
Он достал маску и трясущимися руками протянул её Федре. По краям маски расположились голубые сойки, а вдоль челюсти цвели красные и жёлтые маки.
- Я не люблю танцевать, - честно ответила девушка.
- Да?
- Существуют люди, которые просто не любят танцевать.
Кукловод, абсолютно сбитый с толку этими словами, рухнул на стол. Кажется, у него появилась пища для очень серьёзных размышлений. Федра ушла прежде, чем у неё появилась возможность увидеть, как выглядит зарождение осознания под аккомпанемент нескольких десятков рук.
Федра запустила руку в карман, немного пошарила в нём пока пальцы не коснулись холодного металла, а затем извлекла на свет ручку.
Руки Кукловода задёргались волнами сверху вниз по всей длине его тела.
Федра полезла в другой карман, достала оттуда стопку бумаг и шлёпнула её на стол. Но только когда она щёлкнула ручкой, Кукловод вздрогнул и вибрация прошла по всему его телу; сверху вниз, как и движение его рук.
- Распишитесь здесь, - Федра протянула Кукловоду ручку, указывая на пустое место внизу страницы.
Ручка оказалась в одной из верхних рук Кукловода и пропутешествовала по всему ряду до самого низа, туда, где на столе лежали бумаги. Он расписался на мёртвом языке, буквы собрались в имя, которого не было на устах со времён падения древнейших цивилизаций. В самом начале этого имени красовалась огромная изящная петля.
Федра отложила в сторону подписанную бумагу и указала на следующую.
- И здесь, пожалуйста, - попросила девушка и Кукловод подчинился, оставляя вторую, чуть более яркую роспись.
- Прекрасно, всё готово, - кивнула Федра. - Эта копия ваша, - она указала на первую бумажку, а остальное аккуратно сложила обратно в карман. - Партия красного зерна из Фараста и надел Зельбады на год в ваше распоряжение. Всего вам хорошего.
Девушка щёлкнула ручкой и Кукловод вновь вздрогнул, словно этот щелчок был звуком меча, который убирали обратно в ножны. А затем в его взгляде промелькнуло любопытство.
Федра развернулась, чтобы уйти.
- Подожди, - окликнул девушку Кукловод, когда она уже стояла у двери. Федра обернулась с таким лицом, будто делала ему одолжение. - Ты не… ты не останешься на танцы?
Он достал маску и трясущимися руками протянул её Федре. По краям маски расположились голубые сойки, а вдоль челюсти цвели красные и жёлтые маки.
- Я не люблю танцевать, - честно ответила девушка.
- Да?
- Существуют люди, которые просто не любят танцевать.
Кукловод, абсолютно сбитый с толку этими словами, рухнул на стол. Кажется, у него появилась пища для очень серьёзных размышлений. Федра ушла прежде, чем у неё появилась возможность увидеть, как выглядит зарождение осознания под аккомпанемент нескольких десятков рук.
Девушка отцепила вагон с зерном и, оставив его на городской площади, повела свой трейлер назад, к месту стоянки, настолько осторожно, насколько это требовалось со всеми включенными аварийными механизмами. О, их отключение займёт ещё уйму времени.
- Разве людям не нравится зерно? - спросил воробей со своего местечка на приборной панели. - Не думал, что их придётся заставлять его брать.
- Гэбби, помолчи, - цыкнула на него Федра, сосредоточенная на дороге. Развернуть вагон так и не вышло и весь обратный путь пришлось ехать задом.
Нило ждал её у дороги прямо на выезде из Зельбады.
- Я думал, ты его убьёшь, - признал он.
Федра опустила стекло и удивлённо моргнула.
- Почему? Это не моя работа.
- Ну потому что он… он же… - на пару секунд Нило потерял дар речи, а затем, сглотнув, продолжил: - Таких существ, как он, люди обычно убивают.
- Ну да, - девушка согласно кивнула. - Но это всё ещё не моя работа.
Нило рассмеялся.
- Согласен, со своей работой ты справилась на отлично, - на его лице появилась широкая улыбка, которая, казалось, была ядром, вокруг которого развились уже остальные лицевые мышцы. - Я думаю, мы тоже уже поедем. Хватит танцев.
- Ну, - равнодушно отозвалась Федра, - как раз самое время для того, чтобы всё снова заработало.
Нило кивнул и, запустив руку в складки одежды, достал оттуда маску, недовольно поморщился и протянул её девушке.
- Он хочет, чтобы ты её взяла. Это подарок.
Федра смотрела на подарок несколько долгих секунд, её лицо не выражало никаких эмоций, но одновременно с этим искрило сарказмом.
- Если тебе это поможет, он сказал, что этот подарок не для тебя, - добавил Нило.
- И почему тогда я должна его взять?
- Потому что он уверен, что ты знаешь кому его подарить, - Нило пожал плечами.
Федра внимательно осмотрела маску. Снизу она была выкрашена в красный, а кверху постепенно становилась фиолетовой. Волнообразными чёрными линиями на маске были изображены пять глаз: два на их законных местах, а остальные три короной украшали лоб. Прорезей для глаз не было, как не было прорезей ни на одной маске в Зельбаде, но Федра знала, что это не мешало маске видеть.
Она протянула из окна руку, забрала маску и тут же отбросила её на пассажирское сиденье.
- Да, да, хорошо, - она хмыкнула и махнула Нило рукой.
Федра уехала, а чуть позже уехали и Нило с Кукловодом.
- Разве людям не нравится зерно? - спросил воробей со своего местечка на приборной панели. - Не думал, что их придётся заставлять его брать.
- Гэбби, помолчи, - цыкнула на него Федра, сосредоточенная на дороге. Развернуть вагон так и не вышло и весь обратный путь пришлось ехать задом.
Нило ждал её у дороги прямо на выезде из Зельбады.
- Я думал, ты его убьёшь, - признал он.
Федра опустила стекло и удивлённо моргнула.
- Почему? Это не моя работа.
- Ну потому что он… он же… - на пару секунд Нило потерял дар речи, а затем, сглотнув, продолжил: - Таких существ, как он, люди обычно убивают.
- Ну да, - девушка согласно кивнула. - Но это всё ещё не моя работа.
Нило рассмеялся.
- Согласен, со своей работой ты справилась на отлично, - на его лице появилась широкая улыбка, которая, казалось, была ядром, вокруг которого развились уже остальные лицевые мышцы. - Я думаю, мы тоже уже поедем. Хватит танцев.
- Ну, - равнодушно отозвалась Федра, - как раз самое время для того, чтобы всё снова заработало.
Нило кивнул и, запустив руку в складки одежды, достал оттуда маску, недовольно поморщился и протянул её девушке.
- Он хочет, чтобы ты её взяла. Это подарок.
Федра смотрела на подарок несколько долгих секунд, её лицо не выражало никаких эмоций, но одновременно с этим искрило сарказмом.
- Если тебе это поможет, он сказал, что этот подарок не для тебя, - добавил Нило.
- И почему тогда я должна его взять?
- Потому что он уверен, что ты знаешь кому его подарить, - Нило пожал плечами.
Федра внимательно осмотрела маску. Снизу она была выкрашена в красный, а кверху постепенно становилась фиолетовой. Волнообразными чёрными линиями на маске были изображены пять глаз: два на их законных местах, а остальные три короной украшали лоб. Прорезей для глаз не было, как не было прорезей ни на одной маске в Зельбаде, но Федра знала, что это не мешало маске видеть.
Она протянула из окна руку, забрала маску и тут же отбросила её на пассажирское сиденье.
- Да, да, хорошо, - она хмыкнула и махнула Нило рукой.
Федра уехала, а чуть позже уехали и Нило с Кукловодом.
»
Lovelcce
Дует Холодный Ветер
2020 год, 4 марта, 23:59
У креста сидит человек и неуклюже ковыряет землю неестественно длинными руками. Прохладный морской ветер играется с сухими листьями, подкидывая их над землёй и заставляя кружиться вокруг нас. Звёзд над утёсом не видно вовсе, звёзды меркнут в ядовитом неоновом свете креста. Где его лицо? Голова мужчины зажата между коленями и за тёмной завесой волос не видно даже его глаз.
- Вы здесь уже давно? - спрашиваю я, но ответа не следует. Он и не требуется. - Почему вы не уходите?
Очередной порыв ветра проносится мимо, в стремлении как можно скорее покинуть город; он колышет сухие кусты и мужчина начинает качаться им в такт. Мне очень хочется подойти ближе, нежно прижать к себе его голову и приласкать, успокоить, но вместо этого я делаю шаг назад. А он всё сидит и сидит и сидит.
2019 год, 11 августа, 16:26
Кондиционер равномерно щёлкает под звуки радио, в машине невыносимо жарко. Я убираю волосы, то и дело лезущие в лицо, и ощущаю, как мои веки наливаются свинцом. Машина сзади настойчиво гудит. Словно у меня много вариантов куда ехать из пробки.
- И куда я тут тебе поеду? - срываюсь я на зеркало заднего вида, будто нетерпеливый водитель может меня услышать.
Пот стекает по моим вискам, а волосы неприятно впиваются в кожу головы, когда я пытаюсь повернуть кондиционер на себя. Город неизменно переполнен людьми и машинами, и, чем ниже ты спускаешься в долину, тем громче и раздраженнее раздаются вокруг тебя крики. Когда-то я думала, что долина расположена слишком близко к аду и поэтому так отрицательно влияет на жителей. Однако сейчас я понимаю, что дело в количестве — людей здесь проживает значительно больше чем на вершине горы, на которой расположено всего несколько домов, монастырь, да часовая башня, которая показывает неверное время. Хотя, я даже не припомню, когда в последний раз здесь кому-то требовалось знать, который сейчас час.
Долина составляет часть нашего представления о мире, ведь гораздо легче смотреть вниз, на тянущееся до горизонта полотно автострады, чем поднимать взгляд к кресту на вершине горы, и неизбежно видеть мужчину, который сидит и наблюдает за нами, словно за суетливыми муравьями. Хотя нет, я не думаю, что он за нами наблюдает. Точно уж не в эти дни.
2020 год, 14 марта, 22:17
- Тебе не бывает одиноко? - спрашиваю я. Мы лежим на земле и разглядываем небо, по которому неспешно плывут облака. Холодно. Свитер неприятно колется. А облака всё плывут, плывут, и нет конца этой серой завесе; в попытке окутать нас своим холодом они накладываются друг на друга, заполняют каждый свободный кусочек неба.
Мужчина не отвечает, и я не смотрю на него. Он тоже не смотрит на меня. А над нами во всём своём величии возвышается крест. Я запрокидываю голову, чтобы его разглядеть, и вижу его перевёрнутым. Над нами земля, а под нами бесконечное небо.
Я испытываю сильное желание коснуться ладони мужчины, но мои руки слишком коротки, чтобы дотянуться до неё, и я задаюсь вопросом: а не это ли расстояние мне нужно преодолеть, чтобы увидеть? Узнать. Понять.
2019 год, 13 августа, 20:47
Я вижу, как он возвышается над всеми нами; словно тёмный ангел он сидит против света креста. Небо окрашивается в ярко-фиолетовый и солнце начинает скрываться за спящей громадой обступивших нас гор. Я отмахиваюсь от назойливых комаров, а в сандалях хлюпают лужи пота. Как он может сидеть так близко к солнцу, под жаром нещадных солнечных лучей? Я вдыхаю запах горелых покрышек и перевожу взгляд на часовую башню, от которой теперь пользы не больше, чем от древнего памятника. 14:09 - сообщает мне башня, хотя ночь уже спускается с горных вершин. Я трясу головой, ощущая, как волосы липнут на взмокшую от пота шею, мой взгляд скользит по земле под ногами.
2020 год, 20 марта, 2:17
Так легко забыть про ветер, когда он затихает, его отсутствие неощутимо. Поэтому, когда он новым порывом врезается в меня, забрасывая листьями и лесной грязью, я спотыкаюсь. Обратная сторона креста так близка и одновременно так далека, а ветер всё гнёт деревья вокруг меня. Вокруг нас. В этот раз он стоит, запрокинув голову к небу, и ветер рвёт его одежду и волосы. Листья кружат хороводы вокруг его ног, не касаясь их. Я тянусь к нему, но небо сотрясает раскат грома, и я в который раз отступаю, разворачиваюсь и спешу в сторону леса, где деревья обеспечат мне укрытие.
2020 год, 17 апреля, 19:19
Когда я спрашиваю про мужчину у сестры, она озадаченно улыбается. Неужели она не замечает его? Как она, живущая у подножья горы, может не видеть того, кто за нами приглядывает? Мне хочется рассмеяться над ней, но я сдерживаюсь, и перевожу разговор на другую тему, а по спине, словно от прикосновения руки, пробегает мороз. Может, она просто его боится, хоть я и не могу понять, из-за чего.
2020 год, 20 апреля, 16:25
Из едва работающего радио в моей машине доносятся шумы вперемешку с новостями о какой-то пропавшей неподалёку девочке. Её мать, надрывая голос, молит слушателей о любой имеющейся у них информации. Я убавляю звук и в тишине сворачиваю на дорогу, что ведёт прямиком к горе. Крест наблюдает за мной, в этот раз от него исходит красное свечение в честь какого-то религиозного праздника, название которого я уже не могу припомнить. Часы на приборной панели медленно меняют цифры и свет от креста падает на дорогу, окрашивая в красный салон машины. Он всегда был настолько ярким?
2020 год, 22 апреля, 19:54
Капли дождя ударяются об асфальт, когда я захожу в парк. Если это место, конечно, всё ещё можно называть парком. Некогда ухоженные газоны поросли травой и сорняками, а заброшенные аттракционы пестрят разнообразными граффити. Я ежусь от холода и сильнее натягиваю ветровку, ощущая, как намокшие полы платья липнут к моим ногам. Не без грусти я думаю о забытом дома зонтике, когда сильный порыв ветра резко ударяет мне в спину и начинает подгонять вперёд. С каждым шагом гравия под ногами становится всё меньше: на смену ему приходит грязь, а вскоре уже и трава касается моих ног. На самой вершине утёса в молчаливом одиночестве стоит крест. Я всегда воображала, что он стоит посреди пышного сада, где цветут нарциссы и маргаритки, но под ногами хрустит стекло, и я спотыкаюсь о старую пивную бутылку.
Он здесь, его тёмный контур отчётливо виден в ярко-белом свете креста, а мокрые волосы больше не скрывают его лицо. Ком страха в горле перекрывает дыхание, но ноги сами двигаются вперёд. Сегодня он стоит спиной к утёсу, спиной к холодному городу, и в этот раз я смотрю ему прямо в лицо, я не собираюсь больше отступать. Он смотрит на меня - свет в его серых глазах. Медленно и осторожно, словно боясь мне навредить, он поднимает руку в пригласительном жесте. Его кожа гораздо мягче, чем я могла себе представить и, когда я провожу пальцем по его щеке, меня охватывает дрожь.
- Мэм? Это частная собственность. Извините, но мы должны попросить вас её покинуть, - раздаётся откуда-то женский голос, и я в испуге дёргаюсь в сторону. Моя рука скользит вниз по кресту, задерживаясь на нём всего на пару мгновений.
- Извините, я не знала, - бормочу я, в полном опустошении следуя за старой монашкой, которая уводит меня прочь от креста. Она сопровождает меня до моей машины, куда я сажусь, да так и сижу с ключами в зажигании. Я задумчиво касаюсь запястья в том месте, где его пальцы вжимались в мой пульс.
2020 год, 11 августа, 16:27
Я сижу за рулём и под щелчки кондиционера наблюдаю за тем, как кричат друг на друга владельцы двух машин передо мной. Волосы липнут на мокрый от пота лоб и я борюсь с желанием открыть окно, чтобы хоть как-то справиться с жарой. В полотне асфальта, словно в воде, отражается солнце. По радио передают прогноз погоды - очередная волна жары. Я не отрываю взгляда от города, но даже так чувствую на себе его взгляд. Крест возвышается над нами всеми, а его тень растянулась на всю видимую дорогу. Постепенно движение возобновляется. Бесконечное движение мимо летних построек.
Я в очередной раз напоминаю себе больше никогда о нём не грезить.
У креста сидит человек и неуклюже ковыряет землю неестественно длинными руками. Прохладный морской ветер играется с сухими листьями, подкидывая их над землёй и заставляя кружиться вокруг нас. Звёзд над утёсом не видно вовсе, звёзды меркнут в ядовитом неоновом свете креста. Где его лицо? Голова мужчины зажата между коленями и за тёмной завесой волос не видно даже его глаз.
- Вы здесь уже давно? - спрашиваю я, но ответа не следует. Он и не требуется. - Почему вы не уходите?
Очередной порыв ветра проносится мимо, в стремлении как можно скорее покинуть город; он колышет сухие кусты и мужчина начинает качаться им в такт. Мне очень хочется подойти ближе, нежно прижать к себе его голову и приласкать, успокоить, но вместо этого я делаю шаг назад. А он всё сидит и сидит и сидит.
2019 год, 11 августа, 16:26
Кондиционер равномерно щёлкает под звуки радио, в машине невыносимо жарко. Я убираю волосы, то и дело лезущие в лицо, и ощущаю, как мои веки наливаются свинцом. Машина сзади настойчиво гудит. Словно у меня много вариантов куда ехать из пробки.
- И куда я тут тебе поеду? - срываюсь я на зеркало заднего вида, будто нетерпеливый водитель может меня услышать.
Пот стекает по моим вискам, а волосы неприятно впиваются в кожу головы, когда я пытаюсь повернуть кондиционер на себя. Город неизменно переполнен людьми и машинами, и, чем ниже ты спускаешься в долину, тем громче и раздраженнее раздаются вокруг тебя крики. Когда-то я думала, что долина расположена слишком близко к аду и поэтому так отрицательно влияет на жителей. Однако сейчас я понимаю, что дело в количестве — людей здесь проживает значительно больше чем на вершине горы, на которой расположено всего несколько домов, монастырь, да часовая башня, которая показывает неверное время. Хотя, я даже не припомню, когда в последний раз здесь кому-то требовалось знать, который сейчас час.
Долина составляет часть нашего представления о мире, ведь гораздо легче смотреть вниз, на тянущееся до горизонта полотно автострады, чем поднимать взгляд к кресту на вершине горы, и неизбежно видеть мужчину, который сидит и наблюдает за нами, словно за суетливыми муравьями. Хотя нет, я не думаю, что он за нами наблюдает. Точно уж не в эти дни.
2020 год, 14 марта, 22:17
- Тебе не бывает одиноко? - спрашиваю я. Мы лежим на земле и разглядываем небо, по которому неспешно плывут облака. Холодно. Свитер неприятно колется. А облака всё плывут, плывут, и нет конца этой серой завесе; в попытке окутать нас своим холодом они накладываются друг на друга, заполняют каждый свободный кусочек неба.
Мужчина не отвечает, и я не смотрю на него. Он тоже не смотрит на меня. А над нами во всём своём величии возвышается крест. Я запрокидываю голову, чтобы его разглядеть, и вижу его перевёрнутым. Над нами земля, а под нами бесконечное небо.
Я испытываю сильное желание коснуться ладони мужчины, но мои руки слишком коротки, чтобы дотянуться до неё, и я задаюсь вопросом: а не это ли расстояние мне нужно преодолеть, чтобы увидеть? Узнать. Понять.
2019 год, 13 августа, 20:47
Я вижу, как он возвышается над всеми нами; словно тёмный ангел он сидит против света креста. Небо окрашивается в ярко-фиолетовый и солнце начинает скрываться за спящей громадой обступивших нас гор. Я отмахиваюсь от назойливых комаров, а в сандалях хлюпают лужи пота. Как он может сидеть так близко к солнцу, под жаром нещадных солнечных лучей? Я вдыхаю запах горелых покрышек и перевожу взгляд на часовую башню, от которой теперь пользы не больше, чем от древнего памятника. 14:09 - сообщает мне башня, хотя ночь уже спускается с горных вершин. Я трясу головой, ощущая, как волосы липнут на взмокшую от пота шею, мой взгляд скользит по земле под ногами.
2020 год, 20 марта, 2:17
Так легко забыть про ветер, когда он затихает, его отсутствие неощутимо. Поэтому, когда он новым порывом врезается в меня, забрасывая листьями и лесной грязью, я спотыкаюсь. Обратная сторона креста так близка и одновременно так далека, а ветер всё гнёт деревья вокруг меня. Вокруг нас. В этот раз он стоит, запрокинув голову к небу, и ветер рвёт его одежду и волосы. Листья кружат хороводы вокруг его ног, не касаясь их. Я тянусь к нему, но небо сотрясает раскат грома, и я в который раз отступаю, разворачиваюсь и спешу в сторону леса, где деревья обеспечат мне укрытие.
2020 год, 17 апреля, 19:19
Когда я спрашиваю про мужчину у сестры, она озадаченно улыбается. Неужели она не замечает его? Как она, живущая у подножья горы, может не видеть того, кто за нами приглядывает? Мне хочется рассмеяться над ней, но я сдерживаюсь, и перевожу разговор на другую тему, а по спине, словно от прикосновения руки, пробегает мороз. Может, она просто его боится, хоть я и не могу понять, из-за чего.
2020 год, 20 апреля, 16:25
Из едва работающего радио в моей машине доносятся шумы вперемешку с новостями о какой-то пропавшей неподалёку девочке. Её мать, надрывая голос, молит слушателей о любой имеющейся у них информации. Я убавляю звук и в тишине сворачиваю на дорогу, что ведёт прямиком к горе. Крест наблюдает за мной, в этот раз от него исходит красное свечение в честь какого-то религиозного праздника, название которого я уже не могу припомнить. Часы на приборной панели медленно меняют цифры и свет от креста падает на дорогу, окрашивая в красный салон машины. Он всегда был настолько ярким?
2020 год, 22 апреля, 19:54
Капли дождя ударяются об асфальт, когда я захожу в парк. Если это место, конечно, всё ещё можно называть парком. Некогда ухоженные газоны поросли травой и сорняками, а заброшенные аттракционы пестрят разнообразными граффити. Я ежусь от холода и сильнее натягиваю ветровку, ощущая, как намокшие полы платья липнут к моим ногам. Не без грусти я думаю о забытом дома зонтике, когда сильный порыв ветра резко ударяет мне в спину и начинает подгонять вперёд. С каждым шагом гравия под ногами становится всё меньше: на смену ему приходит грязь, а вскоре уже и трава касается моих ног. На самой вершине утёса в молчаливом одиночестве стоит крест. Я всегда воображала, что он стоит посреди пышного сада, где цветут нарциссы и маргаритки, но под ногами хрустит стекло, и я спотыкаюсь о старую пивную бутылку.
Он здесь, его тёмный контур отчётливо виден в ярко-белом свете креста, а мокрые волосы больше не скрывают его лицо. Ком страха в горле перекрывает дыхание, но ноги сами двигаются вперёд. Сегодня он стоит спиной к утёсу, спиной к холодному городу, и в этот раз я смотрю ему прямо в лицо, я не собираюсь больше отступать. Он смотрит на меня - свет в его серых глазах. Медленно и осторожно, словно боясь мне навредить, он поднимает руку в пригласительном жесте. Его кожа гораздо мягче, чем я могла себе представить и, когда я провожу пальцем по его щеке, меня охватывает дрожь.
- Мэм? Это частная собственность. Извините, но мы должны попросить вас её покинуть, - раздаётся откуда-то женский голос, и я в испуге дёргаюсь в сторону. Моя рука скользит вниз по кресту, задерживаясь на нём всего на пару мгновений.
- Извините, я не знала, - бормочу я, в полном опустошении следуя за старой монашкой, которая уводит меня прочь от креста. Она сопровождает меня до моей машины, куда я сажусь, да так и сижу с ключами в зажигании. Я задумчиво касаюсь запястья в том месте, где его пальцы вжимались в мой пульс.
2020 год, 11 августа, 16:27
Я сижу за рулём и под щелчки кондиционера наблюдаю за тем, как кричат друг на друга владельцы двух машин передо мной. Волосы липнут на мокрый от пота лоб и я борюсь с желанием открыть окно, чтобы хоть как-то справиться с жарой. В полотне асфальта, словно в воде, отражается солнце. По радио передают прогноз погоды - очередная волна жары. Я не отрываю взгляда от города, но даже так чувствую на себе его взгляд. Крест возвышается над нами всеми, а его тень растянулась на всю видимую дорогу. Постепенно движение возобновляется. Бесконечное движение мимо летних построек.
Я в очередной раз напоминаю себе больше никогда о нём не грезить.
»
icarus_chained
Весы сломаны -
Баланс нарушен
Баланс нарушен
Первое впечатление от знакомства с доктором у всех складывалось абсолютно одинаковое — он выглядел усталым. Он всегда выглядел усталым. Его худоба граничила с болезненным истощением, а под впалыми глазами расползались синяки. Он неизменно сутулился, и его голова непроизвольно опускалась сразу, как только он переставал её держать. Очки делали его немного моложе, но седину волос они скрыть никак не могли. Доктор выглядел усталым. Каждый, кто его встречал, был уверен, что именно так выглядит измождение. Именно так выглядит сама усталость во плоти (и от этой плоти не очень-то и много оставалось).
В любом другом месте такой персонаж едва ли вызвал бы доверие у населения — не без иронии отмечала Вера. Когда люди нуждались в ком-то, кто был бы способен продлить их пребывание на этом свете, их первый выбор не падал на иссохшего старикашку, который, казалось, вот-вот свалится под тяжестью собственного веса. Доктор Брайт не внушал доверия. Не внушал бы в любом другом месте.
Однако дело в том, что это место не было любым другим. Это была Пустошь, и усталость здесь играла неотъемлемую роль в повседневной жизни граждан. Вера приехала сюда всего пару месяцев назад, но уже прекрасно об этом знала. Господи, да она знала об этом уже через несколько дней после своего приезда. Местные жители выглядели усталыми в любое время суток. Все до единого. Стоит, правда, заметить, что до доктора им всем было далеко, хоть и встречались некоторые в состоянии, близком к этому. Но, в целом, усталыми были все. На их фоне доктор не так уж и выделялся.
Вере этого хватало. По крайней мере, для неё этого было достаточно.
Он вкладывал в работу все свои силы и даже больше, Вера не могла этого отрицать. Доктор, без сомнений, работал на износ. И он был добр. Люди ему доверяли. Он всегда был рядом, всегда был где-то, всегда кому-то помогал. Он не мог иначе. Вера заметила и это. Все в этом городе, казалось, разваливались по частям. Медленно, но верно. Люди нуждались в ком-нибудь. В ком-нибудь наподобие их доктора - потрёпанного, изнеможённого и терпеливого. Он всегда был рядом. Жизнь в этом месте убивала людей. Высасывала из них силы. Люди нуждались в ком-нибудь. В ком-нибудь, кто не оставил бы их наедине с этой жизнью. И он был с ними. Он старался. Он отдавал им всё что у него было, это сложно было не заметить, всё что у него было и даже больше.
Именно поэтому его было так сложно обнаружить. Так сложно было понять, кем он являлся на самом деле. Он не был тем персонажем, при взгляде на которого люди сразу понимали, что смотрят на чудовище. Чёрт, да даже Вера не сразу это поняла. Однако что-то теплилось в глубине её подсознания, нечто на уровне инстинкта, нечто, что делало её саму той, кем она являлась и благодаря чему она всё ещё ходила по земле, а не лежала в ней, и вот, впервые за всю свою жизнь, Вера сомневалась. Она смотрела на доктора, и сомнения разрывали её изнутри. Он был слишком усталым. Слишком вежливым, слишком осторожным и неизменно истощённым. Он не мог быть чудовищем. У него не могло быть на это сил.
Но он был. Он был.
После стольких дней поисков, Вера нашла тела. Она нашла место, где покоились все его жертвы. Деревня (если быть точнее, то, что от неё осталось) стояла высоко в холмах вдали от города. Возможно когда-то в этой деревне била ключом жизнь, но сейчас Веру встретили лишь деревянные скелеты домов, колодец и разрушенная до самого основания церковь. И тела. Тела здесь, тела там, тела повсюду. Свежие, опрятные и ухоженные.
Тела такого типа было довольно сложно спрятать. В отличие от обычных трупов, они не разлагались. Люди, убитые такими чудовищам как он, убитые вампирами, после смерти так и норовили вернуться к жизни. Доктор как минимум позаботился об этом. Он был скрупулёзен, он был Доктором Брайтом. Ни одна армия упырей не восстанет из могил в его смену. Тела были захоронены надёжно. Покрыты железом, пеплом и полевыми цветами. Они не сгниют, но и не восстанут. Опрятные мумии. Около сотни человек.
Опрятность. Вот что сразило Веру. Опрятность и количество. Он был добрым. Он был добрым и осторожным и он складывал их всех с непостижимой бережностью. Там внизу, в городе, жизнь изнашивала и убивала людей, а здесь, в пустынной деревне, было… спокойно. Тихо. Хорошо. От подобных мыслей по спине бежали мурашки.
Вера никогда не видела чудовищ, подобных ему. Она знала, кем доктор являлся на самом деле, но никогда не сталкивалась ни с чем похожим.
И он тоже её знал. Возможно он догадывался о ней всё то время, как она догадывалась о нём. Нельзя сказать наверняка. К приезжим в городе относились с подозрением, и пары месяцев не хватило на то, чтобы это изменить. Разумеется, Веру по-прежнему сторонились на улице. Нельзя забывать, что это Пустошь. Любой, кто не являлся тебе родственником или близким знакомым, тут же падал под подозрение. Даже спустя столько времени. Жизнь здесь была нелегка. Каждый подозревал другого. Невозможно точно определить, в какой момент Доктор Брайт начал опасаться её уже не из простой привычки.
Но он точно знал после деревни. Знал в то мгновение, когда Вера вернулась в город. Она была вне игры уже достаточно долгое время. Она пыталась покинуть игру. Деревня вывела её из строя. Вера уже не была такой жестокой, как раньше, а если бы и была, та опрятность всё равно сразила бы её. Он видел это по её лицу. Он знал, что она знала. Он знал, что она знала, кем он являлся.
Он знал и ничего не делал. Вера ждала. Один день, второй. Неделю. Вера ждала, когда он хоть что-нибудь предпримет. Ничего. Ни слова, ни угрозы. Ни клыков во тьме, вонзающихся в её шею. Он просто ждал. Он просто наблюдал и больше ничего.
Вера так больше не могла. Она не умела ждать. Когда-то давно ей это прекрасно удавалось, но сейчас драгоценный навык был утерян. Она тоже устала. Слишком много ей пришлось повидать. Она становилась всё жестче, и жестче, и жестче, пока однажды предел не был достигнут и дальше шагать было некуда. И тогда она сломалась. Треснула, словно кусок дешёвого металла. И отступила. Вышла из игры, освобождая место для тех, кто моложе, быстрее, жестче, а сама отправилась на поиски места, где смерть не будет такой грандиозной и ужасной, какой Вера её зачастую наблюдала. Места, где смерть… где смерть будет лёгкой, тихой и доброй. Места, где смерть будет неизбежным, но спокойным завершением жизни.
Чёрт возьми. Чёрт возьми. Она всё ещё оставалась собой. Сколько не пытайся, но от себя не убежишь. Вера оставалась собой, и она обязана была стать собой ещё хотя бы один раз. У неё не было выбора.
Здесь, наверху, было спокойно. И очень красиво. Повсюду росли цветы. Не самые примечательные, не те, которые продавались в больших магазинах, а обычные сорняки. Где-то жёлтые, где-то оранжевые, где-то белые, маленькие, неказистые, но всё-равно довольно милые. Они, конечно, не до конца прикрывали тела, но… в этом и была проблема таких трупов. Они не гнили. Не воняли. Не привлекали мух. Они почти походили на статуи. Доктор специально уложил их таким образом. Бездыханные изваяния, тихие и неподвижные под покрывалом цветов. Слишком, слишком опрятные для трупов.
Вера не услышала его приближения и не была особо этому удивлена. Вампиры всегда передвигались бесшумно. Она просто подняла взгляд, отвернула голову от ярких лучей заходящего солнца, а он уже стоял перед ней. Усталый и сутулый в тени полуразрушенного дома, из которого Вера, сидя на хлипком стуле, наблюдала закат. Бледный и потрёпанный, среди цветов и тел. Она не испугалась. Даже не вздрогнула.
Он внимательно её изучал. Минуту или две. Вера сверлила его взглядом в ответ. За все те месяцы, которые она здесь провела, ей так и не выдалось случая с ним поговорить. Даже не подозревай она его ни в чём, Вера предпочитала сама следить за своим здоровьем. Привычка и прихоть. Доктора были нужны на те случаи, когда ты теряешь слишком много крови, чтобы позаботиться о себе самому. В своё время Вера видела их много, больше чем, вероятно, было нормально, даже для женщины её профессии, но никогда она не прибегала к врачебной помощи без крайней необходимости. Не будь доктор чудовищем, Вера, наверное, избегала бы и его.
Не будь доктор чудовищем. Смешно.
- Они не то, о чём ты думаешь, - наконец заговорил он. Мягко. Вера всегда догадывалась, что у него мягкий голос. Слабый и усталый. Он отошёл чуть в сторону, осторожно ступая за пределы комнаты, в которой находилась девушка. Осторожно, чтобы лишний раз её не встревожить. - Я знаю, что ты мне не поверишь. Было бы глупо. Но это не то, о чём ты думаешь.
- Правда? - спросила она так же мягко. - И о чём же я думаю, Доктор Брайт? Они не что?
Он замер, сутулый и осторожный в лучах заходящего солнца, он замер, не отрывая взгляда от девушки. Под его впалыми глазами расползались синяки. Иссохшие руки безжизненно болтались. Он походил на труп даже больше, чем тела у его ног. И такое сходство не было до конца неверным. Вера это знала. Однако он был терпелив. В нём, кроме того, была стойкость, непоколебимая перед лицом самой вечности.
- Они хотели нас убить, - ответил доктор. Всё так же тихо. Всё так же мягко. - Все они. Приходили в город и пытались кого-нибудь забрать или кому-нибудь навредить, а порой окружали нас и грозились переубивать всех, если мы не выдадим им того, чего они требовали. Спроси любого. Я здесь уже сколько… лет восемьдесят, наверное. Да, вроде того. В городе ещё остались люди, которые помнят практически каждого, кто здесь лежит, спроси у них, они подтвердят.
Вера… не была удивлена. Можно сказать, что она ожидала чего-то подобного. Он был чудовищем и он хотел помочь. Он пытался. Работал до изнеможения. Он был тощим, усталым и хотел помочь. Что-то он мог сделать работая врачом, но в первую очередь он всё ещё был чудовищем, а значит для него были открыты и другие способы оказания помощи.
- Я складываю их здесь, подальше от лишних глаз, - продолжил доктор тихо и осторожно. - Не уверен, правда, что убило саму деревню. Может болезнь, а может все просто переехали в город. Когда я обнаружил это место, оно уже пустовало. Для них оно в самый раз. Здесь они никому не помешают, а для нежеланных гостей послужат предупреждением. Большая часть… внезаконников, тех, которые приходят, чтобы нам навредить, спускается с холмов, а на их пути лежит мой сад. Сейчас их уже не так много, как было раньше. Предупреждение работает очень хорошо.
- Я в этом не сомневаюсь, - пробормотала Вера и подумала, что то, что она сейчас чувствовала, скорее было похоже на скорбь или даже сочувствие. Какое же он всё-таки порядочное, ужасное чудовище. - И поэтому вы выглядите таким усталым? Потому, что их стало меньше? Потому, что вам некого убивать?
Потому, что он не мог насытиться. Не так, как мог когда-то. Чудовище вроде него было способно жить или, по крайней мере, существовать, за счёт того, что мог предложить ему этот благодарный город, но человеческая еда не приносила настоящего насыщения. Невозможно действительно насытиться, если не убивать, не рвать на части, не пить свежую, ещё тёплую кровь, осушая тело до самой последней капли. Восемьдесят лет. Всего-лишь сто, может, чуть больше, тел. Доктор говорил, что несколько раз они окружали город. Несколько раз приходили группами. Это значит два-три крупных мероприятия, затем один-два гостя в год, если не меньше, а потом начинает работать его предупреждение и перерывы между визитами становятся всё длиннее и длиннее. Насколько же он, должно быть, голоден. Как ужасно, ужасно он устал.
Доктор усмехнулся.
- Твоё сожаление польстило бы мне, - он криво улыбнулся, чуть обнажая клыки, - если бы я сам не выбрал такую жизнь. Я никому не завидую. Можешь не верить, но мне действительно дорог этот город. Эти люди. Я провёл с ними эти восемьдесят лет. Я сражался за них. Я убивал за них. Я помогал им справиться с болезнями. Я понимаю твоё беспокойство за них, охотница, но будь я на твоём месте, я был бы себе благодарен.
Вера закрыла глаза. Она совершила ужасную ошибку, и одна её часть уже ожидала ощутить, как в горло впиваются острые клыки, но ничего не произошло. Доктор даже не двинулся в её сторону. Другая её часть, та, которая изначально решилась сюда прийти, не была удивлена.
- Вы не сможете так продолжать, - сказала Вера, открывая глаза и вновь поднимая взгляд на доктора. Он смотрел на неё в ответ. Спокойно, расслабленно. Его руки всё так же безвольно болтались по бокам. Она не умоляла. Ей этого не требовалось. Она даже не собиралась говорить ему, что больше не являлась охотницей. Доктор бы ей не поверил, да и был бы абсолютно прав. От себя не убежишь. Сколько не старайся. Когда приходит необходимость, ты всё равно возвращаешься к себе. - Вы справились на отлично. Я приехала сюда, думая, что это одно из самых безопасных мест в Пустоши. Пожалуй, мне стоило ожидать чего-то подобного. Но всё же, ваше предупреждение работает и вряд ли сюда ещё будут стягиваться толпы. Сколько пройдёт времени, прежде чем вы перейдёте на тех, кто вам дорог?
- И бесконечности будет мало, - ответил доктор быстро и уверенно. Вера посмотрела на него и он, улыбаясь, вжал голову в плечи: - Знаю, знаю. Но, моя дорогая, убийства ради убийств не приносят мне удовольствия ещё с тех времён, когда я был совсем молодым чудовищем. Удивительно… как быстро мне надоело. Но, знаешь, быть злым довольно скучно. Что угодно может убить. Да хоть камешек на земле, если ты особенно невезуч. В этом нет ничего великого. Но останавливать смерть, бороться с ней, держать её в страхе, это… Это уже нечто, что можно назвать достижением.
Вера едва сдержала смех. Уже почувствовала, как он рвётся из груди. Как обжигает лёгкие. Конечно, она знала. Ей не были новы подобные рассуждения, но, как и большинство других охотников, она слышала их, находясь по другую сторону. Она устала от них, находясь по другую сторону.
- Но смерть не остановить навсегда, - тихо заметила Вера. - Спасёте одного, убив другого, убив несчётное количество других… это ли вы называете победой?
Она видела такое зло. Она истребляла такое зло. Но за одними стояли другие и она наблюдала смерть за смертью, она вновь и вновь пачкала руки в крови, пока в какой-то момент больше не могла с этим мириться, потому что, если бы смогла, то уже не была бы собой. Была бы чудовищем. Была бы целью для тех, по чью сторону когда-то сражалась.
Вера сумела остановится. Она надеялась, о, как же она надеялась, что сумела остановиться вовремя.
- ... Моему городу ничего не угрожает, - ответил доктор Брайт. Ответило это усталое, вежливое чудовище. Вера подняла на него взгляд и обнаружила, что он ласково смотрит на неё сверху вниз. Спокойный и ужасающий. - И, да, я считаю это победой. Сколько это выходит? Около нескольких тысяч спасённых жизней за восемьдесят лет? И в жертву этого принесено лишь сто жизней и все они - жизни убийц. Все без исключений. Я считаю, что этого даже вполне достаточно. Но да, я знаю. Я чудовище. Чтобы жить я должен убивать. Мои весы были сломаны с самого начала.
Да, подумала Вера. Да, так оно и было. И насколько же сломаны были её весы, раз сейчас она так хорошо его понимала? Кто из них переступил за чужую черту? Кто из них больше подходил на роль чудовища? С ужасом Вера понимала, что знает ответ. С ужасом она понимала, что они оба.
- Должна ли я вас уничтожить? - очень мягко спросила она. - Не думаю, что я хочу этого. Я устала. И я думаю, что вы действительно пытаетесь помочь, как способно помочь чудовище вроде вас. Но так не будет продолжаться вечно. И если в какой-то момент это зайдёт слишком далеко, я не уверена, что смогу вас остановить.
Доктор задумчиво посмотрел на неё. Он стоял, спокойный, неподвижный, измученный, тихий и вежливый, стоял посреди своего маленького садика полного тел. Его руки легко болтались в лучах солнечного света. Он не был угрозой и Вера понимала, что он ей себя и не чувствовал.
- Оставлю этот выбор за тобой, - ответил он. - Ты не та, которую я бы смог убить. Ты не убиваешь ради убийства и ты хочешь защитить тех, кто мне дорог. Уже одного из этих условий достаточно, но оба… нет. Нет, я в любом случае не убью тебя. Но и их я тоже не начну убивать. Не после этих восьмидесяти лет. Не важно, насколько я буду голоден, моя дорогая, они для меня неприкосновенны. И как только опасность минует, я уйду. Как только случится так, что им больше ничего не будет грозить, что никто, ни в тысячу лет, не придёт, чтобы им навредить, я уйду. В конце концов, это Пустошь. Здесь чудовища и убийцы на каждом шагу. Я найду какое-нибудь новое место, которое будет от них страдать. Начну обустраивать себе новый садик. Я уже так делал и прекрасно понимаю, что рано или поздно мне придётся делать это снова. Так что можешь не беспокоиться, моя дорогая, если ты не хочешь, тебе не обязательно меня убивать. Я могу просто уйти и за тебя это сделает кто-нибудь другой.
И Вера подумала… Господь помоги, она подумала, что верит ему. Он уйдёт. Он не убьёт её. Он не убьёт их. И может это не было решением проблемы, может она просто перекладывала свою головную боль на какого-нибудь другого бедолагу охотника, но как же Вера устала. Как же ужасно она устала. Она приехала сюда, желая покинуть игру. Она больше не была способна её вести. Она не хотела его убивать. Город знал его. Город ему доверял. Они работали с ним плечом к плечу уже восемьдесят лет, многие из них, вероятно, сами предлагали ему кровь. А он в свою очередь проливал кровь за них. Это была Пустошь. Здесь это ценилось превыше всего остального. Это ценилось и среди охотников. Это было важно для неё. Некоторые из тех чудовищ, которых Вера убивала, были людьми. Так ли было страшно, если одним из тех, кого она пощадит, окажется вампир?
И кроме того. Кроме всего этого. Если уже говорить честно, если смотреть правде в глаза, Вера не хотела его убивать. Он был усталым и добрым, и она не хотела его убивать. Каким бы чудовищем он ни был, и каким бы чудовищем это не делало её.
- Вы позволите мне проследить за вами? - наконец спросила она. Тихо, устало, но такими уж они все являлись. Сама усталость во плоти, и от этой плоти ничего почти не оставалось. Что доктор, что Вера, что все остальные жители Пустоши. - Мне нужно знать что вы делаете. Кого убиваете. Мне нужно знать, что я не ошиблась. Вы не против?
Он посмотрел на неё долгим тяжёлым взглядом, а затем улыбнулся и благодарно склонил голову.
- Конечно, - тихо ответил доктор. - Пока мы с тобой, моя дорогая, делим этот город, я не против.
И что же, подумала она, что же, пожалуй, на этом всё, не так ли?
И в конце концов, так оно и было.
В любом другом месте такой персонаж едва ли вызвал бы доверие у населения — не без иронии отмечала Вера. Когда люди нуждались в ком-то, кто был бы способен продлить их пребывание на этом свете, их первый выбор не падал на иссохшего старикашку, который, казалось, вот-вот свалится под тяжестью собственного веса. Доктор Брайт не внушал доверия. Не внушал бы в любом другом месте.
Однако дело в том, что это место не было любым другим. Это была Пустошь, и усталость здесь играла неотъемлемую роль в повседневной жизни граждан. Вера приехала сюда всего пару месяцев назад, но уже прекрасно об этом знала. Господи, да она знала об этом уже через несколько дней после своего приезда. Местные жители выглядели усталыми в любое время суток. Все до единого. Стоит, правда, заметить, что до доктора им всем было далеко, хоть и встречались некоторые в состоянии, близком к этому. Но, в целом, усталыми были все. На их фоне доктор не так уж и выделялся.
Вере этого хватало. По крайней мере, для неё этого было достаточно.
Он вкладывал в работу все свои силы и даже больше, Вера не могла этого отрицать. Доктор, без сомнений, работал на износ. И он был добр. Люди ему доверяли. Он всегда был рядом, всегда был где-то, всегда кому-то помогал. Он не мог иначе. Вера заметила и это. Все в этом городе, казалось, разваливались по частям. Медленно, но верно. Люди нуждались в ком-нибудь. В ком-нибудь наподобие их доктора - потрёпанного, изнеможённого и терпеливого. Он всегда был рядом. Жизнь в этом месте убивала людей. Высасывала из них силы. Люди нуждались в ком-нибудь. В ком-нибудь, кто не оставил бы их наедине с этой жизнью. И он был с ними. Он старался. Он отдавал им всё что у него было, это сложно было не заметить, всё что у него было и даже больше.
Именно поэтому его было так сложно обнаружить. Так сложно было понять, кем он являлся на самом деле. Он не был тем персонажем, при взгляде на которого люди сразу понимали, что смотрят на чудовище. Чёрт, да даже Вера не сразу это поняла. Однако что-то теплилось в глубине её подсознания, нечто на уровне инстинкта, нечто, что делало её саму той, кем она являлась и благодаря чему она всё ещё ходила по земле, а не лежала в ней, и вот, впервые за всю свою жизнь, Вера сомневалась. Она смотрела на доктора, и сомнения разрывали её изнутри. Он был слишком усталым. Слишком вежливым, слишком осторожным и неизменно истощённым. Он не мог быть чудовищем. У него не могло быть на это сил.
Но он был. Он был.
После стольких дней поисков, Вера нашла тела. Она нашла место, где покоились все его жертвы. Деревня (если быть точнее, то, что от неё осталось) стояла высоко в холмах вдали от города. Возможно когда-то в этой деревне била ключом жизнь, но сейчас Веру встретили лишь деревянные скелеты домов, колодец и разрушенная до самого основания церковь. И тела. Тела здесь, тела там, тела повсюду. Свежие, опрятные и ухоженные.
Тела такого типа было довольно сложно спрятать. В отличие от обычных трупов, они не разлагались. Люди, убитые такими чудовищам как он, убитые вампирами, после смерти так и норовили вернуться к жизни. Доктор как минимум позаботился об этом. Он был скрупулёзен, он был Доктором Брайтом. Ни одна армия упырей не восстанет из могил в его смену. Тела были захоронены надёжно. Покрыты железом, пеплом и полевыми цветами. Они не сгниют, но и не восстанут. Опрятные мумии. Около сотни человек.
Опрятность. Вот что сразило Веру. Опрятность и количество. Он был добрым. Он был добрым и осторожным и он складывал их всех с непостижимой бережностью. Там внизу, в городе, жизнь изнашивала и убивала людей, а здесь, в пустынной деревне, было… спокойно. Тихо. Хорошо. От подобных мыслей по спине бежали мурашки.
Вера никогда не видела чудовищ, подобных ему. Она знала, кем доктор являлся на самом деле, но никогда не сталкивалась ни с чем похожим.
И он тоже её знал. Возможно он догадывался о ней всё то время, как она догадывалась о нём. Нельзя сказать наверняка. К приезжим в городе относились с подозрением, и пары месяцев не хватило на то, чтобы это изменить. Разумеется, Веру по-прежнему сторонились на улице. Нельзя забывать, что это Пустошь. Любой, кто не являлся тебе родственником или близким знакомым, тут же падал под подозрение. Даже спустя столько времени. Жизнь здесь была нелегка. Каждый подозревал другого. Невозможно точно определить, в какой момент Доктор Брайт начал опасаться её уже не из простой привычки.
Но он точно знал после деревни. Знал в то мгновение, когда Вера вернулась в город. Она была вне игры уже достаточно долгое время. Она пыталась покинуть игру. Деревня вывела её из строя. Вера уже не была такой жестокой, как раньше, а если бы и была, та опрятность всё равно сразила бы её. Он видел это по её лицу. Он знал, что она знала. Он знал, что она знала, кем он являлся.
Он знал и ничего не делал. Вера ждала. Один день, второй. Неделю. Вера ждала, когда он хоть что-нибудь предпримет. Ничего. Ни слова, ни угрозы. Ни клыков во тьме, вонзающихся в её шею. Он просто ждал. Он просто наблюдал и больше ничего.
Вера так больше не могла. Она не умела ждать. Когда-то давно ей это прекрасно удавалось, но сейчас драгоценный навык был утерян. Она тоже устала. Слишком много ей пришлось повидать. Она становилась всё жестче, и жестче, и жестче, пока однажды предел не был достигнут и дальше шагать было некуда. И тогда она сломалась. Треснула, словно кусок дешёвого металла. И отступила. Вышла из игры, освобождая место для тех, кто моложе, быстрее, жестче, а сама отправилась на поиски места, где смерть не будет такой грандиозной и ужасной, какой Вера её зачастую наблюдала. Места, где смерть… где смерть будет лёгкой, тихой и доброй. Места, где смерть будет неизбежным, но спокойным завершением жизни.
Чёрт возьми. Чёрт возьми. Она всё ещё оставалась собой. Сколько не пытайся, но от себя не убежишь. Вера оставалась собой, и она обязана была стать собой ещё хотя бы один раз. У неё не было выбора.
Здесь, наверху, было спокойно. И очень красиво. Повсюду росли цветы. Не самые примечательные, не те, которые продавались в больших магазинах, а обычные сорняки. Где-то жёлтые, где-то оранжевые, где-то белые, маленькие, неказистые, но всё-равно довольно милые. Они, конечно, не до конца прикрывали тела, но… в этом и была проблема таких трупов. Они не гнили. Не воняли. Не привлекали мух. Они почти походили на статуи. Доктор специально уложил их таким образом. Бездыханные изваяния, тихие и неподвижные под покрывалом цветов. Слишком, слишком опрятные для трупов.
Вера не услышала его приближения и не была особо этому удивлена. Вампиры всегда передвигались бесшумно. Она просто подняла взгляд, отвернула голову от ярких лучей заходящего солнца, а он уже стоял перед ней. Усталый и сутулый в тени полуразрушенного дома, из которого Вера, сидя на хлипком стуле, наблюдала закат. Бледный и потрёпанный, среди цветов и тел. Она не испугалась. Даже не вздрогнула.
Он внимательно её изучал. Минуту или две. Вера сверлила его взглядом в ответ. За все те месяцы, которые она здесь провела, ей так и не выдалось случая с ним поговорить. Даже не подозревай она его ни в чём, Вера предпочитала сама следить за своим здоровьем. Привычка и прихоть. Доктора были нужны на те случаи, когда ты теряешь слишком много крови, чтобы позаботиться о себе самому. В своё время Вера видела их много, больше чем, вероятно, было нормально, даже для женщины её профессии, но никогда она не прибегала к врачебной помощи без крайней необходимости. Не будь доктор чудовищем, Вера, наверное, избегала бы и его.
Не будь доктор чудовищем. Смешно.
- Они не то, о чём ты думаешь, - наконец заговорил он. Мягко. Вера всегда догадывалась, что у него мягкий голос. Слабый и усталый. Он отошёл чуть в сторону, осторожно ступая за пределы комнаты, в которой находилась девушка. Осторожно, чтобы лишний раз её не встревожить. - Я знаю, что ты мне не поверишь. Было бы глупо. Но это не то, о чём ты думаешь.
- Правда? - спросила она так же мягко. - И о чём же я думаю, Доктор Брайт? Они не что?
Он замер, сутулый и осторожный в лучах заходящего солнца, он замер, не отрывая взгляда от девушки. Под его впалыми глазами расползались синяки. Иссохшие руки безжизненно болтались. Он походил на труп даже больше, чем тела у его ног. И такое сходство не было до конца неверным. Вера это знала. Однако он был терпелив. В нём, кроме того, была стойкость, непоколебимая перед лицом самой вечности.
- Они хотели нас убить, - ответил доктор. Всё так же тихо. Всё так же мягко. - Все они. Приходили в город и пытались кого-нибудь забрать или кому-нибудь навредить, а порой окружали нас и грозились переубивать всех, если мы не выдадим им того, чего они требовали. Спроси любого. Я здесь уже сколько… лет восемьдесят, наверное. Да, вроде того. В городе ещё остались люди, которые помнят практически каждого, кто здесь лежит, спроси у них, они подтвердят.
Вера… не была удивлена. Можно сказать, что она ожидала чего-то подобного. Он был чудовищем и он хотел помочь. Он пытался. Работал до изнеможения. Он был тощим, усталым и хотел помочь. Что-то он мог сделать работая врачом, но в первую очередь он всё ещё был чудовищем, а значит для него были открыты и другие способы оказания помощи.
- Я складываю их здесь, подальше от лишних глаз, - продолжил доктор тихо и осторожно. - Не уверен, правда, что убило саму деревню. Может болезнь, а может все просто переехали в город. Когда я обнаружил это место, оно уже пустовало. Для них оно в самый раз. Здесь они никому не помешают, а для нежеланных гостей послужат предупреждением. Большая часть… внезаконников, тех, которые приходят, чтобы нам навредить, спускается с холмов, а на их пути лежит мой сад. Сейчас их уже не так много, как было раньше. Предупреждение работает очень хорошо.
- Я в этом не сомневаюсь, - пробормотала Вера и подумала, что то, что она сейчас чувствовала, скорее было похоже на скорбь или даже сочувствие. Какое же он всё-таки порядочное, ужасное чудовище. - И поэтому вы выглядите таким усталым? Потому, что их стало меньше? Потому, что вам некого убивать?
Потому, что он не мог насытиться. Не так, как мог когда-то. Чудовище вроде него было способно жить или, по крайней мере, существовать, за счёт того, что мог предложить ему этот благодарный город, но человеческая еда не приносила настоящего насыщения. Невозможно действительно насытиться, если не убивать, не рвать на части, не пить свежую, ещё тёплую кровь, осушая тело до самой последней капли. Восемьдесят лет. Всего-лишь сто, может, чуть больше, тел. Доктор говорил, что несколько раз они окружали город. Несколько раз приходили группами. Это значит два-три крупных мероприятия, затем один-два гостя в год, если не меньше, а потом начинает работать его предупреждение и перерывы между визитами становятся всё длиннее и длиннее. Насколько же он, должно быть, голоден. Как ужасно, ужасно он устал.
Доктор усмехнулся.
- Твоё сожаление польстило бы мне, - он криво улыбнулся, чуть обнажая клыки, - если бы я сам не выбрал такую жизнь. Я никому не завидую. Можешь не верить, но мне действительно дорог этот город. Эти люди. Я провёл с ними эти восемьдесят лет. Я сражался за них. Я убивал за них. Я помогал им справиться с болезнями. Я понимаю твоё беспокойство за них, охотница, но будь я на твоём месте, я был бы себе благодарен.
Вера закрыла глаза. Она совершила ужасную ошибку, и одна её часть уже ожидала ощутить, как в горло впиваются острые клыки, но ничего не произошло. Доктор даже не двинулся в её сторону. Другая её часть, та, которая изначально решилась сюда прийти, не была удивлена.
- Вы не сможете так продолжать, - сказала Вера, открывая глаза и вновь поднимая взгляд на доктора. Он смотрел на неё в ответ. Спокойно, расслабленно. Его руки всё так же безвольно болтались по бокам. Она не умоляла. Ей этого не требовалось. Она даже не собиралась говорить ему, что больше не являлась охотницей. Доктор бы ей не поверил, да и был бы абсолютно прав. От себя не убежишь. Сколько не старайся. Когда приходит необходимость, ты всё равно возвращаешься к себе. - Вы справились на отлично. Я приехала сюда, думая, что это одно из самых безопасных мест в Пустоши. Пожалуй, мне стоило ожидать чего-то подобного. Но всё же, ваше предупреждение работает и вряд ли сюда ещё будут стягиваться толпы. Сколько пройдёт времени, прежде чем вы перейдёте на тех, кто вам дорог?
- И бесконечности будет мало, - ответил доктор быстро и уверенно. Вера посмотрела на него и он, улыбаясь, вжал голову в плечи: - Знаю, знаю. Но, моя дорогая, убийства ради убийств не приносят мне удовольствия ещё с тех времён, когда я был совсем молодым чудовищем. Удивительно… как быстро мне надоело. Но, знаешь, быть злым довольно скучно. Что угодно может убить. Да хоть камешек на земле, если ты особенно невезуч. В этом нет ничего великого. Но останавливать смерть, бороться с ней, держать её в страхе, это… Это уже нечто, что можно назвать достижением.
Вера едва сдержала смех. Уже почувствовала, как он рвётся из груди. Как обжигает лёгкие. Конечно, она знала. Ей не были новы подобные рассуждения, но, как и большинство других охотников, она слышала их, находясь по другую сторону. Она устала от них, находясь по другую сторону.
- Но смерть не остановить навсегда, - тихо заметила Вера. - Спасёте одного, убив другого, убив несчётное количество других… это ли вы называете победой?
Она видела такое зло. Она истребляла такое зло. Но за одними стояли другие и она наблюдала смерть за смертью, она вновь и вновь пачкала руки в крови, пока в какой-то момент больше не могла с этим мириться, потому что, если бы смогла, то уже не была бы собой. Была бы чудовищем. Была бы целью для тех, по чью сторону когда-то сражалась.
Вера сумела остановится. Она надеялась, о, как же она надеялась, что сумела остановиться вовремя.
- ... Моему городу ничего не угрожает, - ответил доктор Брайт. Ответило это усталое, вежливое чудовище. Вера подняла на него взгляд и обнаружила, что он ласково смотрит на неё сверху вниз. Спокойный и ужасающий. - И, да, я считаю это победой. Сколько это выходит? Около нескольких тысяч спасённых жизней за восемьдесят лет? И в жертву этого принесено лишь сто жизней и все они - жизни убийц. Все без исключений. Я считаю, что этого даже вполне достаточно. Но да, я знаю. Я чудовище. Чтобы жить я должен убивать. Мои весы были сломаны с самого начала.
Да, подумала Вера. Да, так оно и было. И насколько же сломаны были её весы, раз сейчас она так хорошо его понимала? Кто из них переступил за чужую черту? Кто из них больше подходил на роль чудовища? С ужасом Вера понимала, что знает ответ. С ужасом она понимала, что они оба.
- Должна ли я вас уничтожить? - очень мягко спросила она. - Не думаю, что я хочу этого. Я устала. И я думаю, что вы действительно пытаетесь помочь, как способно помочь чудовище вроде вас. Но так не будет продолжаться вечно. И если в какой-то момент это зайдёт слишком далеко, я не уверена, что смогу вас остановить.
Доктор задумчиво посмотрел на неё. Он стоял, спокойный, неподвижный, измученный, тихий и вежливый, стоял посреди своего маленького садика полного тел. Его руки легко болтались в лучах солнечного света. Он не был угрозой и Вера понимала, что он ей себя и не чувствовал.
- Оставлю этот выбор за тобой, - ответил он. - Ты не та, которую я бы смог убить. Ты не убиваешь ради убийства и ты хочешь защитить тех, кто мне дорог. Уже одного из этих условий достаточно, но оба… нет. Нет, я в любом случае не убью тебя. Но и их я тоже не начну убивать. Не после этих восьмидесяти лет. Не важно, насколько я буду голоден, моя дорогая, они для меня неприкосновенны. И как только опасность минует, я уйду. Как только случится так, что им больше ничего не будет грозить, что никто, ни в тысячу лет, не придёт, чтобы им навредить, я уйду. В конце концов, это Пустошь. Здесь чудовища и убийцы на каждом шагу. Я найду какое-нибудь новое место, которое будет от них страдать. Начну обустраивать себе новый садик. Я уже так делал и прекрасно понимаю, что рано или поздно мне придётся делать это снова. Так что можешь не беспокоиться, моя дорогая, если ты не хочешь, тебе не обязательно меня убивать. Я могу просто уйти и за тебя это сделает кто-нибудь другой.
И Вера подумала… Господь помоги, она подумала, что верит ему. Он уйдёт. Он не убьёт её. Он не убьёт их. И может это не было решением проблемы, может она просто перекладывала свою головную боль на какого-нибудь другого бедолагу охотника, но как же Вера устала. Как же ужасно она устала. Она приехала сюда, желая покинуть игру. Она больше не была способна её вести. Она не хотела его убивать. Город знал его. Город ему доверял. Они работали с ним плечом к плечу уже восемьдесят лет, многие из них, вероятно, сами предлагали ему кровь. А он в свою очередь проливал кровь за них. Это была Пустошь. Здесь это ценилось превыше всего остального. Это ценилось и среди охотников. Это было важно для неё. Некоторые из тех чудовищ, которых Вера убивала, были людьми. Так ли было страшно, если одним из тех, кого она пощадит, окажется вампир?
И кроме того. Кроме всего этого. Если уже говорить честно, если смотреть правде в глаза, Вера не хотела его убивать. Он был усталым и добрым, и она не хотела его убивать. Каким бы чудовищем он ни был, и каким бы чудовищем это не делало её.
- Вы позволите мне проследить за вами? - наконец спросила она. Тихо, устало, но такими уж они все являлись. Сама усталость во плоти, и от этой плоти ничего почти не оставалось. Что доктор, что Вера, что все остальные жители Пустоши. - Мне нужно знать что вы делаете. Кого убиваете. Мне нужно знать, что я не ошиблась. Вы не против?
Он посмотрел на неё долгим тяжёлым взглядом, а затем улыбнулся и благодарно склонил голову.
- Конечно, - тихо ответил доктор. - Пока мы с тобой, моя дорогая, делим этот город, я не против.
И что же, подумала она, что же, пожалуй, на этом всё, не так ли?
И в конце концов, так оно и было.
»
Japo_Chan23
Заблудшая
- Ты находишься здесь уже достаточно давно. Советую продолжить поиск выхода, пока ты ещё не забыла, как это делать.
Понлок Сэнг лежала на земле, не подавая признаков жизни. Время здесь шло странно. День не сменялся ночью, а яркое солнце висело на пустынном небе, никогда не скрываясь за облаками. Порой девушке даже казалось, что она сошла с ума и в бреду слышит, как солнце издевательски смеётся над её скитаниями от дерева к дереву. Хотя, конечно, она сошла с ума. Она разговаривает с оленем.
- Я ведь даже не знаю, где я. «Достаточно давно» – это сколько? - спросила Понлок, всё ещё не двигаясь и глядя на оленя. Тот криво улыбнулся в ответ. «Олени не умеют улыбаться» - пролетела в её голове спонтанная мысль.
- Достаточно давно – это достаточно давно. Понятия времени здесь не существует. Для подобного места ты рассуждаешь слишком по-человечески и делаешь это зря, - ответил олень, переступая через Понлок и направляясь к одному из миллионов деревьев этого леса. - Сначала сюда, затем туда, поднимешься, потом спустишься; ты сама поймёшь, куда идти. Очень скоро ты всё поймёшь сама, Крольчонок, - олень вновь жутко и широко улыбнулся, обнажив острые зубы, а затем скрылся между деревьев.
Понлок раздражённо фыркнула, садясь на траву. Ей казалось, что с того момента, как она здесь очутилась, прошло немало лет. Олень был прав, время здесь просто не работало. Порой девушка смотрела на часы, и стрелки на них крутились с бешеной скоростью, а порой вовсе застывали на месте. Часы в лесу никак не помогали, а сам лес больше походил на огромный лабиринт. Лабиринт, в котором забыли сделать выход. Да и, если говорить честно, девушка даже не помнила каким образом в него зашла.
- Ну что же, пора идти, - Понлок поднялась, стряхнула с себя грязь и направилась в ту сторону, где ранее исчез олень. Девушка сомневалась, что это самоуверенное животное могло хоть как-нибудь ей помочь. Если она всё ещё и на шаг не приблизилась к выходу, вряд ли ситуация скоро изменится, продолжай она следовать за оленем.
Понлок даже думала о том, чтобы пойти в обратном направлении, но, когда она попыталась сделать это в прошлый раз, солнце почти мгновенно село, деревья обветшали, а их гнилые ветки били девушку до тех пор, пока она не упала на землю без сил и сознания. Очнулась Понлок уже среди привычной зелени под обжигающе горячими лучами солнца и улыбкой возвышавшегося над ней оленя.
Переступая через корни и многочисленные булыжники, девушка на какое-то мгновенье замерла. Деревья были огромны. Понлок казалось, что она утопает в них, что на самом деле она находится не в лесу, а в бескрайнем океане. В океане, где есть только деревья, что верхушками подпирают небеса, да олень, который издевается над ней и придумывает дурацкие клички.
Из глубины леса раздался олений смех.
Девушка продолжила свой путь и вскоре вышла на полянку, где и обнаружила оленя. Он снова улыбался.
- Ты вообще умеешь, ну не знаю, хмуриться? - поинтересовалась Понлок, подходя к животному.
Олень не шелохнулся.
- Только не в присутствии Крольчонка. Ты уже нашла ключ? - спросил он с искренним любопытством в голосе и склонил голову на бок.
Понлок ошарашено посмотрела на оленя.
- Ты ни разу не говорил, что мне ещё и ключ нужен, - прошипела девушка сквозь зубы, сжимая кулаки и содрогаясь от внезапно накатившей злости. Она не знала, что должна была искать ещё что-то, кроме выхода.
- Но ты сама должна была знать, Крольчонок, ты ведь находишься здесь далеко не в первый раз, - отозвался олень, - и определённо точно не в последний.
Понлок нахмурилась, оглядываясь вокруг. Местность, в которой она находилась, не порождала совсем никаких воспоминаний. Если бы она была здесь не впервые, она бы абсолютно точно всё запомнила.
- Ты врёшь! Ты только и делаешь что врёшь да врёшь! Не важно сколько я здесь была, настоящей помощи от тебя я ни разу не получила! - сорвалась девушка на крик, меря шагами поляну. Её лицо раскраснелось от злости.
Не было никакого смысла в том, чтобы слушать оленя, не было никакого смысла больше за ним следовать, когда он ни разу за весь путь не предложил ничего, что могло бы хоть как-то помочь. Всё, что он мог предложить девушке – это ещё больше путаницы в голове и ещё большее ощущение потерянности.
- Не стоит так говорить, Крольчонок, - произнёс олень, медленно к ней приближаясь, - разве я когда-нибудь тебе врал?
Понлок фыркнула, обнимая себя так крепко, будто пытаясь спрятаться в своих же объятиях, а затем в очередной раз огляделась.
- Где ключ? Я просто хочу отсюда уйти, - прошептала она, её руки крепко вцепились в край футболки. - Прошло уже так много времени, меня, наверное, уже все ищут. У меня семья, работа, я не могу остаться здесь навсегда. Я просто хочу домой.
- Если ты забудешь, как искать выход, то никогда его не найдёшь. Таково правило.
- Правила созданы для того, чтобы их нарушать, - отрезала Понлок, с вызовом глядя на оленя. - И, если мне потребуется нарушить все эти правила, которые ты навыдумывал, то я это сделаю. Я не останусь здесь навсегда.
- Правила созданы для того, чтобы им следовать. Спустись уже с небес на землю и слушай то, что я говорю, - олень окинул девушку таким снисходительным взглядом, каким взрослые смотрят на маленьких детей, когда те говорят о вещах, в которых сами ещё толком не разбираются. Понлок как раз ощущала себя сейчас таким ребёнком, и чувство это было просто отвратительным.
Не сказав и слова, Понлок отвернулась от оленя и решительно зашагала прочь. Если помощи от него ждать бесполезно, то почему она всё ещё продолжает его слушать? Олень всегда заводил её лишь в те места, которые будто были списаны с её самых заветных грёз и которые являлись воплощениями её представлений об Эдеме. И, чем дольше девушка следовала за оленем, тем больше эти места казались ей адом.
Понлок шла и шла, всё дальше от оленя, а мир вокруг с каждым шагом становился всё мрачнее и мрачнее. Деревья стремительно меняли свой окрас: их ярко-зелёные листья желтели, краснели, а затем и вовсе окрашивались в грязно-коричневый цвет, срывались с веток и в причудливом танце спускались на землю, складываясь в уродливый разлагающийся ковёр. Каждый шаг теперь сопровождался противным хрустом, но девушка всё шла вперёд, изо всех сил стараясь не обращать на него внимания.
Когда ковёр из гнилых листьев застилал уже всё видимое пространство, солнце начало заходить за линию горизонта, и, чем дальше Понлок уходила от поляны, тем темнее становилось вокруг. Да, прохлада была гораздо приятнее бесконечной жары, но солнце село слишком быстро, гораздо быстрее, чем девушка ожидала, и теперь деревья выглядели ещё более угрожающе. Они будто склонились над ней, внимательно следя за каждым её движением.
Понлок ускорила шаг, от её былой смелости не осталось и следа. Сердце бешено колотилось, ударяясь о грудную клетку, а ощущение, что она не одна, что кто-то идёт за ней по пятам и дышит ей в спину, всё усиливалось. Девушка точно видела что-то краем глаза, но каждый раз, когда она оборачивалась, за спиной было пусто.
И Понлок побежала. Ветки лезли ей в лицо, и девушка едва успевала от них уклоняться, одновременно с этим стараясь следить за дорогой, чтобы не напороться на какой-нибудь скрытый листвой камень.
После нескольких минут непрерывного бега Понлок резко затормозила. Стиснув зубы и сбито дыша, она огляделась. Вокруг неё все те же мёртвые деревья, те же кусты; никакой жизни, ничего знакомого — ничего нового. Девушка не могла определить, точно ли она слышала чей-то шёпот или всё это были проказы её подсознания.
Каждый раз, когда шёпот становился слишком уж громким, она била себя по ушам, в надежде, что это положит конец нестихающему гомону.
Всё это время Понлок шла исключительно в одном направлении, но, кажется, этот путь её никуда не вёл. Не то чтобы вообще был какой-либо путь. Куда бы девушка не пошла, везде её встречали одни и те же деревья и, чем дальше она шла, тем более потерянной себя чувствовала. Даже когда она следовала за оленем это чувство не было настолько сильным.
Дав себе пару лёгких пощёчин, Понлок остановила поток тревожных мыслей и продолжила свой путь, но теперь она не собиралась идти только вперёд. Что она всё-таки усвоила, так это то, что держаться одной дороги было бессмысленно, поэтому при первой же возникавшей возможности она сворачивала на новую тропинку. Может, если она не будет задумываться над тем, куда идёт, то наконец на что-нибудь наткнётся? Или даже на кого-нибудь? Конечно, вряд-ли, но мысль эта её ободряла.
Понлок шла, не ставя перед собой никакой иной цели, кроме как вернуться домой. Она не обращала внимания на настойчивый шёпот ветра, на тени, что клубились у неё под ногами. Она уверенно шла мимо тянущих к ней свои ветви кустов.
Мысли о доме настолько овладели её сознанием, что девушка даже не заметила того момента, когда деревьев стало меньше, а сквозь их кроны пробился первый солнечный луч. Всё вокруг будто пробуждалось ото сна и Понлок впервые за долгое время почувствовала себя в безопасности.
Тревожная мысль родилась в голове девушки — что если это всё проделки оленя? Что если всё оживает лишь потому, что он снова рядом? Но прошло ещё какое-то время и деревья вовсе исчезли. Понлок стояла посреди бескрайнего поля, осознавая, что она пришла. И что олень тут совсем ни при чём.
Девушка сделала ещё несколько шагов, но так и застыла на месте, не в силах поверить своим глазам. Перед ней лежал олень. Целую вечность она провела в попытках покинуть этот безумный лес, чтобы выйти на огромное поле и вновь наткнуться на него. Правда, в этот раз он не улыбался, на его морде застыло спокойное, задумчивое выражение.
Впервые их встреча произошла не посреди лабиринта деревьев, но не только это было в новинку. Солнечные лучи больше не обжигали лицо девушки, а трава легко и приятно щекотала её оголённые лодыжки.
- Что ты здесь делаешь? - спросила Понлок, приблизившись к оленю. Желание пнуть его было невероятно велико, и девушка с трудом сдержала этот порыв. Олень оставался неподвижным.
- Жду, - отозвался он, обращая к Понлок тоскливый взгляд. - А ты даже спасибо не скажешь.
Девушка поморщилась:
- Мне не до благодарностей. Я выбралась из леса. Дай мне уйти домой.
- Иди, что же. Не то чтобы твой уход что-то изменит. Может ты и покинула лес, ты всё ещё потеряна и всё ещё ничего не понимаешь, - олень вздохнул и встал. Прищурившись, он посмотрел на девушку, а затем развернулся и неспешно двинулся прочь.
Как только его фигура пропала из виду, посреди поля возникла дверь. Это была просто дверь, Понлок открыла её и не увидела ничего, но она точно знала, что дверь эта вела домой.
Сейчас, когда девушка была так близко к цели, слова оленя казались ей пустым звуком. Она сильнее надавила на ручку и ступила в неизвестность.
Понлок Сэнг лежала на земле, не подавая признаков жизни. Время здесь шло странно. День не сменялся ночью, а яркое солнце висело на пустынном небе, никогда не скрываясь за облаками. Порой девушке даже казалось, что она сошла с ума и в бреду слышит, как солнце издевательски смеётся над её скитаниями от дерева к дереву. Хотя, конечно, она сошла с ума. Она разговаривает с оленем.
- Я ведь даже не знаю, где я. «Достаточно давно» – это сколько? - спросила Понлок, всё ещё не двигаясь и глядя на оленя. Тот криво улыбнулся в ответ. «Олени не умеют улыбаться» - пролетела в её голове спонтанная мысль.
- Достаточно давно – это достаточно давно. Понятия времени здесь не существует. Для подобного места ты рассуждаешь слишком по-человечески и делаешь это зря, - ответил олень, переступая через Понлок и направляясь к одному из миллионов деревьев этого леса. - Сначала сюда, затем туда, поднимешься, потом спустишься; ты сама поймёшь, куда идти. Очень скоро ты всё поймёшь сама, Крольчонок, - олень вновь жутко и широко улыбнулся, обнажив острые зубы, а затем скрылся между деревьев.
Понлок раздражённо фыркнула, садясь на траву. Ей казалось, что с того момента, как она здесь очутилась, прошло немало лет. Олень был прав, время здесь просто не работало. Порой девушка смотрела на часы, и стрелки на них крутились с бешеной скоростью, а порой вовсе застывали на месте. Часы в лесу никак не помогали, а сам лес больше походил на огромный лабиринт. Лабиринт, в котором забыли сделать выход. Да и, если говорить честно, девушка даже не помнила каким образом в него зашла.
- Ну что же, пора идти, - Понлок поднялась, стряхнула с себя грязь и направилась в ту сторону, где ранее исчез олень. Девушка сомневалась, что это самоуверенное животное могло хоть как-нибудь ей помочь. Если она всё ещё и на шаг не приблизилась к выходу, вряд ли ситуация скоро изменится, продолжай она следовать за оленем.
Понлок даже думала о том, чтобы пойти в обратном направлении, но, когда она попыталась сделать это в прошлый раз, солнце почти мгновенно село, деревья обветшали, а их гнилые ветки били девушку до тех пор, пока она не упала на землю без сил и сознания. Очнулась Понлок уже среди привычной зелени под обжигающе горячими лучами солнца и улыбкой возвышавшегося над ней оленя.
Переступая через корни и многочисленные булыжники, девушка на какое-то мгновенье замерла. Деревья были огромны. Понлок казалось, что она утопает в них, что на самом деле она находится не в лесу, а в бескрайнем океане. В океане, где есть только деревья, что верхушками подпирают небеса, да олень, который издевается над ней и придумывает дурацкие клички.
Из глубины леса раздался олений смех.
Девушка продолжила свой путь и вскоре вышла на полянку, где и обнаружила оленя. Он снова улыбался.
- Ты вообще умеешь, ну не знаю, хмуриться? - поинтересовалась Понлок, подходя к животному.
Олень не шелохнулся.
- Только не в присутствии Крольчонка. Ты уже нашла ключ? - спросил он с искренним любопытством в голосе и склонил голову на бок.
Понлок ошарашено посмотрела на оленя.
- Ты ни разу не говорил, что мне ещё и ключ нужен, - прошипела девушка сквозь зубы, сжимая кулаки и содрогаясь от внезапно накатившей злости. Она не знала, что должна была искать ещё что-то, кроме выхода.
- Но ты сама должна была знать, Крольчонок, ты ведь находишься здесь далеко не в первый раз, - отозвался олень, - и определённо точно не в последний.
Понлок нахмурилась, оглядываясь вокруг. Местность, в которой она находилась, не порождала совсем никаких воспоминаний. Если бы она была здесь не впервые, она бы абсолютно точно всё запомнила.
- Ты врёшь! Ты только и делаешь что врёшь да врёшь! Не важно сколько я здесь была, настоящей помощи от тебя я ни разу не получила! - сорвалась девушка на крик, меря шагами поляну. Её лицо раскраснелось от злости.
Не было никакого смысла в том, чтобы слушать оленя, не было никакого смысла больше за ним следовать, когда он ни разу за весь путь не предложил ничего, что могло бы хоть как-то помочь. Всё, что он мог предложить девушке – это ещё больше путаницы в голове и ещё большее ощущение потерянности.
- Не стоит так говорить, Крольчонок, - произнёс олень, медленно к ней приближаясь, - разве я когда-нибудь тебе врал?
Понлок фыркнула, обнимая себя так крепко, будто пытаясь спрятаться в своих же объятиях, а затем в очередной раз огляделась.
- Где ключ? Я просто хочу отсюда уйти, - прошептала она, её руки крепко вцепились в край футболки. - Прошло уже так много времени, меня, наверное, уже все ищут. У меня семья, работа, я не могу остаться здесь навсегда. Я просто хочу домой.
- Если ты забудешь, как искать выход, то никогда его не найдёшь. Таково правило.
- Правила созданы для того, чтобы их нарушать, - отрезала Понлок, с вызовом глядя на оленя. - И, если мне потребуется нарушить все эти правила, которые ты навыдумывал, то я это сделаю. Я не останусь здесь навсегда.
- Правила созданы для того, чтобы им следовать. Спустись уже с небес на землю и слушай то, что я говорю, - олень окинул девушку таким снисходительным взглядом, каким взрослые смотрят на маленьких детей, когда те говорят о вещах, в которых сами ещё толком не разбираются. Понлок как раз ощущала себя сейчас таким ребёнком, и чувство это было просто отвратительным.
Не сказав и слова, Понлок отвернулась от оленя и решительно зашагала прочь. Если помощи от него ждать бесполезно, то почему она всё ещё продолжает его слушать? Олень всегда заводил её лишь в те места, которые будто были списаны с её самых заветных грёз и которые являлись воплощениями её представлений об Эдеме. И, чем дольше девушка следовала за оленем, тем больше эти места казались ей адом.
Понлок шла и шла, всё дальше от оленя, а мир вокруг с каждым шагом становился всё мрачнее и мрачнее. Деревья стремительно меняли свой окрас: их ярко-зелёные листья желтели, краснели, а затем и вовсе окрашивались в грязно-коричневый цвет, срывались с веток и в причудливом танце спускались на землю, складываясь в уродливый разлагающийся ковёр. Каждый шаг теперь сопровождался противным хрустом, но девушка всё шла вперёд, изо всех сил стараясь не обращать на него внимания.
Когда ковёр из гнилых листьев застилал уже всё видимое пространство, солнце начало заходить за линию горизонта, и, чем дальше Понлок уходила от поляны, тем темнее становилось вокруг. Да, прохлада была гораздо приятнее бесконечной жары, но солнце село слишком быстро, гораздо быстрее, чем девушка ожидала, и теперь деревья выглядели ещё более угрожающе. Они будто склонились над ней, внимательно следя за каждым её движением.
Понлок ускорила шаг, от её былой смелости не осталось и следа. Сердце бешено колотилось, ударяясь о грудную клетку, а ощущение, что она не одна, что кто-то идёт за ней по пятам и дышит ей в спину, всё усиливалось. Девушка точно видела что-то краем глаза, но каждый раз, когда она оборачивалась, за спиной было пусто.
И Понлок побежала. Ветки лезли ей в лицо, и девушка едва успевала от них уклоняться, одновременно с этим стараясь следить за дорогой, чтобы не напороться на какой-нибудь скрытый листвой камень.
После нескольких минут непрерывного бега Понлок резко затормозила. Стиснув зубы и сбито дыша, она огляделась. Вокруг неё все те же мёртвые деревья, те же кусты; никакой жизни, ничего знакомого — ничего нового. Девушка не могла определить, точно ли она слышала чей-то шёпот или всё это были проказы её подсознания.
Каждый раз, когда шёпот становился слишком уж громким, она била себя по ушам, в надежде, что это положит конец нестихающему гомону.
Всё это время Понлок шла исключительно в одном направлении, но, кажется, этот путь её никуда не вёл. Не то чтобы вообще был какой-либо путь. Куда бы девушка не пошла, везде её встречали одни и те же деревья и, чем дальше она шла, тем более потерянной себя чувствовала. Даже когда она следовала за оленем это чувство не было настолько сильным.
Дав себе пару лёгких пощёчин, Понлок остановила поток тревожных мыслей и продолжила свой путь, но теперь она не собиралась идти только вперёд. Что она всё-таки усвоила, так это то, что держаться одной дороги было бессмысленно, поэтому при первой же возникавшей возможности она сворачивала на новую тропинку. Может, если она не будет задумываться над тем, куда идёт, то наконец на что-нибудь наткнётся? Или даже на кого-нибудь? Конечно, вряд-ли, но мысль эта её ободряла.
Понлок шла, не ставя перед собой никакой иной цели, кроме как вернуться домой. Она не обращала внимания на настойчивый шёпот ветра, на тени, что клубились у неё под ногами. Она уверенно шла мимо тянущих к ней свои ветви кустов.
Мысли о доме настолько овладели её сознанием, что девушка даже не заметила того момента, когда деревьев стало меньше, а сквозь их кроны пробился первый солнечный луч. Всё вокруг будто пробуждалось ото сна и Понлок впервые за долгое время почувствовала себя в безопасности.
Тревожная мысль родилась в голове девушки — что если это всё проделки оленя? Что если всё оживает лишь потому, что он снова рядом? Но прошло ещё какое-то время и деревья вовсе исчезли. Понлок стояла посреди бескрайнего поля, осознавая, что она пришла. И что олень тут совсем ни при чём.
Девушка сделала ещё несколько шагов, но так и застыла на месте, не в силах поверить своим глазам. Перед ней лежал олень. Целую вечность она провела в попытках покинуть этот безумный лес, чтобы выйти на огромное поле и вновь наткнуться на него. Правда, в этот раз он не улыбался, на его морде застыло спокойное, задумчивое выражение.
Впервые их встреча произошла не посреди лабиринта деревьев, но не только это было в новинку. Солнечные лучи больше не обжигали лицо девушки, а трава легко и приятно щекотала её оголённые лодыжки.
- Что ты здесь делаешь? - спросила Понлок, приблизившись к оленю. Желание пнуть его было невероятно велико, и девушка с трудом сдержала этот порыв. Олень оставался неподвижным.
- Жду, - отозвался он, обращая к Понлок тоскливый взгляд. - А ты даже спасибо не скажешь.
Девушка поморщилась:
- Мне не до благодарностей. Я выбралась из леса. Дай мне уйти домой.
- Иди, что же. Не то чтобы твой уход что-то изменит. Может ты и покинула лес, ты всё ещё потеряна и всё ещё ничего не понимаешь, - олень вздохнул и встал. Прищурившись, он посмотрел на девушку, а затем развернулся и неспешно двинулся прочь.
Как только его фигура пропала из виду, посреди поля возникла дверь. Это была просто дверь, Понлок открыла её и не увидела ничего, но она точно знала, что дверь эта вела домой.
Сейчас, когда девушка была так близко к цели, слова оленя казались ей пустым звуком. Она сильнее надавила на ручку и ступила в неизвестность.
»
Gazyrlezon
Дорожные Знаки
Чем старше Алекс становилась, тем чаще замечала, что в мире существуют некие негласные правила, смысл которых ей вовсе не был понятен. Одни запрещали есть то, что растёт у обочины, или, к примеру, разговаривать с незнакомцами. Они звучали вполне разумно: красивая ягода может оказаться ядовитой, а незнакомец - вооружённым грабителем, готовым в любой момент наставить на тебя дуло пистолета и обобрать до нитки.
Но в то же время другие правила были откровенно странными, и даже те, кто это признавал, продолжали настаивать, что они невероятно важны.
Но в то же время другие правила были откровенно странными, и даже те, кто это признавал, продолжали настаивать, что они невероятно важны.
Когда-то, когда Алекс ещё жила в деревне, эти правила становились предметом многочасовых разговоров с Мэттом - единственным другим ребёнком, которого она знала. Они лежали вместе под ночным небом, проглядывающим сквозь дыры в полуразрушенной старой крыше, и делились друг с другом своими мыслями, ведь днём на разговоры времени не было.
Мэтт умер от ползучей болезни уже несколько лет назад, сначала потеряв волосы, затем кожу, а после и жизнь, но сколько бы не прошло времени, сколько бы они с отцом не проехали по этой бесконечной дороге, Алекс никогда не забудет его лицо.
- Да, я тоже обращал внимание, - говорил он. - Мне кажется, это что-то из прошлого. Замечала, что это делают только старики?
Она не замечала, но, если подумать, так оно и было. Старики порой вели себя довольно странно, совершали бессмысленные поступки, и Алекс зачастую не понимала, что ими руководило.
Потому, пожалуй, Мэтт был прав. В мире, в котором она жила, некоторые вещи казались неуместными по той причине, что они принадлежали миру совсем иному - миру прошлого, удивительному миру миллиардов людей и бесплатной еды, миру, свободному от тревог и печали. Миру, о котором постоянно рассказывали старики. Да и, в какой-то степени, старики сами порой казались неуместными.
Мэтт умер от ползучей болезни уже несколько лет назад, сначала потеряв волосы, затем кожу, а после и жизнь, но сколько бы не прошло времени, сколько бы они с отцом не проехали по этой бесконечной дороге, Алекс никогда не забудет его лицо.
- Да, я тоже обращал внимание, - говорил он. - Мне кажется, это что-то из прошлого. Замечала, что это делают только старики?
Она не замечала, но, если подумать, так оно и было. Старики порой вели себя довольно странно, совершали бессмысленные поступки, и Алекс зачастую не понимала, что ими руководило.
Потому, пожалуй, Мэтт был прав. В мире, в котором она жила, некоторые вещи казались неуместными по той причине, что они принадлежали миру совсем иному - миру прошлого, удивительному миру миллиардов людей и бесплатной еды, миру, свободному от тревог и печали. Миру, о котором постоянно рассказывали старики. Да и, в какой-то степени, старики сами порой казались неуместными.
Старики. Те, кто остались от прошлого.
Что же такого произошло с этим прошлым - оставалось для Алекс увлекательной загадкой, и она, в попытке её разгадать, заваливала отца тысячами вопросов, зная, что он на них никогда не ответит. По слухам это был мир чудес, беспечности и бесконечного счастья, и, хоть её отец не хотел про него говорить, - с удовольствием говорили другие. Мама Мэтта (когда она ещё была жива) то и дело рассказывала истории о тех временах, а после они вместе шли навещать старуху, что жила ниже, у самого края карьера, который старики звали городом, или тем, что от него осталось. Старуха дополняла эти истории своими подробностями в обмен на еду (которой, кстати, едва ли хватало им самим, но морить старуху голодом не хотелось, да и что жаловаться, если можно было лишний раз услышать что-нибудь интересное). По её словам, тот мир, всё же, не был так хорош, как все стремились его описать, просто людям так нравилось цепляться за идею об идеальном мире, что они неосознанно начинали врать о нём и приукрашивать в своих же глазах. Хотя тогда было легче - признавала она; как минимум, тебе не нужно было бояться, что ты умрёшь от Ползучки.
Мэтт и Алекс постоянно пытались заставить старуху признать, что миллиарды людей тоже были выдумкой - только дурак поверит в сказку, что столько народу может одновременно жить на одной планете, но она была непоколебима; она даже клялась, что однажды этот зловещий карьер из чёрного камня служил домом для миллионов жизней.
После таких рассказов дети пытались подсчитать скольких людей они знали сами, но едва ли доходили до сотни, и это беря в расчёт странников, которые время от времени появлялись в поисках работы и лучшей жизни.
Что же такого произошло с этим прошлым - оставалось для Алекс увлекательной загадкой, и она, в попытке её разгадать, заваливала отца тысячами вопросов, зная, что он на них никогда не ответит. По слухам это был мир чудес, беспечности и бесконечного счастья, и, хоть её отец не хотел про него говорить, - с удовольствием говорили другие. Мама Мэтта (когда она ещё была жива) то и дело рассказывала истории о тех временах, а после они вместе шли навещать старуху, что жила ниже, у самого края карьера, который старики звали городом, или тем, что от него осталось. Старуха дополняла эти истории своими подробностями в обмен на еду (которой, кстати, едва ли хватало им самим, но морить старуху голодом не хотелось, да и что жаловаться, если можно было лишний раз услышать что-нибудь интересное). По её словам, тот мир, всё же, не был так хорош, как все стремились его описать, просто людям так нравилось цепляться за идею об идеальном мире, что они неосознанно начинали врать о нём и приукрашивать в своих же глазах. Хотя тогда было легче - признавала она; как минимум, тебе не нужно было бояться, что ты умрёшь от Ползучки.
Мэтт и Алекс постоянно пытались заставить старуху признать, что миллиарды людей тоже были выдумкой - только дурак поверит в сказку, что столько народу может одновременно жить на одной планете, но она была непоколебима; она даже клялась, что однажды этот зловещий карьер из чёрного камня служил домом для миллионов жизней.
После таких рассказов дети пытались подсчитать скольких людей они знали сами, но едва ли доходили до сотни, и это беря в расчёт странников, которые время от времени появлялись в поисках работы и лучшей жизни.
Была и ещё одна вещь, поверить в которую получалось с трудом, - оказывается, у всех (ну или почти у всех) стариков когда-то тоже были волосы. С одной стороны, всё довольно логично, они все в той или иной степени подверглись влиянию ползучей болезни, а когда она ползёт по тебе - ты теряешь волосы, это ни для кого не новость, но с другой, вообразить это всё ещё было довольно сложно.
Так что спустя некоторое время Алекс перестала удивляться водителям, которые тратили бензин останавливаясь на воображаемых "пешеходных переходах" перед покосившимися дорожными знаками. Все как один они останавливались перед теми, что гласили СТОП (те же кто этого не делали, обычно оказывались преступниками, скрывающимися от погони), а когда у них спрашивали "зачем?" - отвечали что-то про старые привычки. Только Алекс было уже четырнадцать, и как бы давно не было это прошлое, у них было как минимум четырнадцать лет, чтобы приспособиться и переучиться. Едва ли дело заключалось в одной привычке.
Возможно, как говорила старуха, людям просто нравилось за что-то цепляться.
За что-то вроде бензина (старики продолжали им пользоваться и никто не мог объяснить почему - куда удобнее и безопаснее было добыть запчасти для электронной ветряной мельницы, которая обеспечила бы их бесконечной энергией, вместо того, чтобы заключать сомнительные сделки для получения бензина) или за банальные дорожные знаки (так старики называли металлические тарелки на обочине). За шутки тоже, например про зомби, которые "вот уже идут чтобы цапнуть тебя за пятку" - Алекс никогда их не понимала. Что в них было такого смешного, что они использовались в каждом разговоре, будто в прошлом имели какое-то важное значение? Алекс могла только гадать.
Каждый год кто-то из стариков обязательно сползал вниз в заросшую дыру, которая когда-то была городом. Возвращались немногие; болезнь засела там давным-давно, точно так же, как и в белых (в эти дни уже, скорее, серых) башнях или в том что от них осталось. Правда это, кажется, никому не мешало, и старики продолжали туда спускаться.
Люди умирали от Ползучки. Просто, как дважды-два, и всё же они так и не смогли это принять.
Как оказалось, Алекс тоже не смогла это принять. Прошли годы с того дня, когда Мэтта не стало, когда он проснулся и обнаружил, что, если запустить руку в волосы, они сойдут так же легко, как пластырь отклеивается от кожи. Прошли годы, а она вспоминала о нём почти каждый день. Мэтт, вероятно, просто залез не на ту груду камней и заглянул не в ту трубу. Он искал жизнь, но вместо этого нашёл смерть. Ползучие демоны не были видны человеческому глазу, их никак нельзя было обнаружить без особого мудрёного приспособления, которое тикало, когда они были поблизости, но такие аппараты крайне сложно было достать и ещё сложнее соорудить, что позволяло заразе утаскивать всё новых людей.
Так что спустя некоторое время Алекс перестала удивляться водителям, которые тратили бензин останавливаясь на воображаемых "пешеходных переходах" перед покосившимися дорожными знаками. Все как один они останавливались перед теми, что гласили СТОП (те же кто этого не делали, обычно оказывались преступниками, скрывающимися от погони), а когда у них спрашивали "зачем?" - отвечали что-то про старые привычки. Только Алекс было уже четырнадцать, и как бы давно не было это прошлое, у них было как минимум четырнадцать лет, чтобы приспособиться и переучиться. Едва ли дело заключалось в одной привычке.
Возможно, как говорила старуха, людям просто нравилось за что-то цепляться.
За что-то вроде бензина (старики продолжали им пользоваться и никто не мог объяснить почему - куда удобнее и безопаснее было добыть запчасти для электронной ветряной мельницы, которая обеспечила бы их бесконечной энергией, вместо того, чтобы заключать сомнительные сделки для получения бензина) или за банальные дорожные знаки (так старики называли металлические тарелки на обочине). За шутки тоже, например про зомби, которые "вот уже идут чтобы цапнуть тебя за пятку" - Алекс никогда их не понимала. Что в них было такого смешного, что они использовались в каждом разговоре, будто в прошлом имели какое-то важное значение? Алекс могла только гадать.
Каждый год кто-то из стариков обязательно сползал вниз в заросшую дыру, которая когда-то была городом. Возвращались немногие; болезнь засела там давным-давно, точно так же, как и в белых (в эти дни уже, скорее, серых) башнях или в том что от них осталось. Правда это, кажется, никому не мешало, и старики продолжали туда спускаться.
Люди умирали от Ползучки. Просто, как дважды-два, и всё же они так и не смогли это принять.
Как оказалось, Алекс тоже не смогла это принять. Прошли годы с того дня, когда Мэтта не стало, когда он проснулся и обнаружил, что, если запустить руку в волосы, они сойдут так же легко, как пластырь отклеивается от кожи. Прошли годы, а она вспоминала о нём почти каждый день. Мэтт, вероятно, просто залез не на ту груду камней и заглянул не в ту трубу. Он искал жизнь, но вместо этого нашёл смерть. Ползучие демоны не были видны человеческому глазу, их никак нельзя было обнаружить без особого мудрёного приспособления, которое тикало, когда они были поблизости, но такие аппараты крайне сложно было достать и ещё сложнее соорудить, что позволяло заразе утаскивать всё новых людей.
I
А жизнь продолжалась, для всех и для Алекс в том числе. Её отец лежал на задних сиденьях машины, а она держалась за руль (между ними был уговор: сменять друг друга раз в полдня). Жизнь в дороге отличалась от деревенской, но, когда пала ближайшая белая башня и болезнь начала расползаться, оставаться было нельзя.
Из-за горизонта выплыл дорожный знак. Рука Алекс в нерешительности застыла над панелью управления, после чего она убавила скорость и остановилась прямо перед ним. Всего на несколько секунд прежде чем продолжить движение.
Из-за горизонта выплыл дорожный знак. Рука Алекс в нерешительности застыла над панелью управления, после чего она убавила скорость и остановилась прямо перед ним. Всего на несколько секунд прежде чем продолжить движение.
